История 1: померкшая звезда Иоганна Бларамберга
В середине XIX века в Семиречье и Южном Казахстане наступавшая с двух сторон Российская империя вступила в войну с заправлявшим здесь Кокандским ханством. Существует расхожее мнение, что превосходящая в уровне вооружения и военной подготовке немногочисленная русская армия без труда справлялась со средневековым азиатским воинством и неприятельские крепости сами спешили отдаться в руки победителю. Однако не все на самом деле происходило так просто и гладко.
Пример Ак-Мечети явно не укладывается в общую схему...
Иоганн Бларамберг (1800 — 1878), уроженец Франкфурта-на-Майне, выпускник Гессенского университета, в 1824 году стал российским подданным и получил подобающее имя-отчество — Иван Федорович. А в начале 1841-го началась его служба в Оренбурге в качестве обер-квартирмейстера Отдельного оренбургского корпуса. Он в это время — уже полковник генерального штаба.
Большую часть своей жизни в Оренбургском крае Бларамберг (между прочим, один из первых действительных членов Императорского русского географического общества) проводил в служебных поездках по казахским степям. В это время появляется его любопытная работа «Военно-статистическое обозрение земель киргиз-кайсаков Внутренней и Зауральской орды Оренбургского ведомства...»
Неслучайно, что именно И.Ф. Бларамбергу было поручено руководство отрядом, который летом 1852 года выдвинулся в степь с двумя задачами. Программа-минимум заключалась в «рекогносцировке» подходов и разведке положения Ак-Мечети — сильнейшей кокандской крепости, запиравшей долину Сырдарьи. Программа-максимум не возбраняла попутного занятия этой крепости имевшимися в распоряжении полковника силами.
Каковыми были силы, отправленные из укрепления Раим для «рекогносцировки» и возможного штурма? Сам Бларамберг в своих воспоминаниях приводит полный список: «Всего в моем распоряжении были 125 пехотинцев, 200 уральских казаков, три пушки с прислугой, 10 башкирских телег и 125 верблюдов с проводниками... 3 июля, в 4 часа утра, отряд выступил с песнями».
19 июля «вдалеке показалась пресловутая Ак-Мечеть».
«В 1852 году Ак-Мечеть представляла собой большой форт с двойным рядом стен. Он имел форму огромного параллелограмма со сторонами в 100 саженей, окруженного рвом с водой. Внешние стены высотой в 9-10 футов были построены из саманного кирпича или глины. Внешняя стена была зубчатой. В центре параллелограмма находилась цитадель тоже в форме параллелограмма с толстыми зубчатыми стенами высотой в четыре сажени. По четырем углам цитадели возвышались башни. Цитадель также была окружена глубоким рвом».
Обороняли крепость 200 сарбазов, вооруженных в том числе и «трехфунтовыми фальконетами».
Оглядев крепость и усомнившись в ее уязвимости, Бларамберг, однако, все же решился на штурм. Ведь это в случае успеха могло стать его звездным мигом. Могло...
На всякий случай, как положено, осаждавшие отправили кокандскому коменданту Батыру-Басе ультиматум с предложением сдаться. В ответ комендант испросил четыре дня на размышление, что было равнозначно отказу. Потому, выждав отведенное ультиматумом время, Бларамберг начал штурм.
Подавив огнем пушек вражеские фальконеты, он выслал отряд поручика Богдановича, который с кирками и топорами, пробив бреши в глиняных стенах, без труда овладел внешним укреплением и принялся таким же макаром «прорубать» цитадель и даже поджег ворота. Однако противник и не думал сдаваться. В осаждавших полетели не только пули, но и крупные куски глины. Десять человек были убиты, а еще 40, в том числе один из офицеров поручик Ромишевский, ранены. Потери для небольшого отряда были значительными и невосполнимыми.
«Не проделав бреши или без настоящих штурмовых лестниц взять эту цитадель высотой в 30 футов было невозможно», — резюмировал неудачу сам Баларамберг. И в отместку он решил сжечь брошенные отступившими в цитадель жителями лавки, склады и конюшни. «Я был, естественно, очень подавлен из-за того, что не удалось взять цитадель и тем самым положить конец угнетению и ограблению наших киргизов».
Но времени для торжества Ак-Мечети оставалось немного. Крепость пала через год, 28 июня 1953 года, в результате «правильной осады» отрядом Василия Перовского.
История 2: фотография-символ на долгую память
Знаменитая парная фотография друзей, без которой не обходится ни одно издание о Валиханове или Достоевском, и которая занимает важные места в экспозициях всех причастных музеев (будь то мемориальный музей-квартира Достоевского в Санкт-Петербурге или музей Валиханова в Шанханае), была снята в семипалатинской фотографии весной 1859 года. Чокан, только что завершивший свою «кашгарскую миссию», не спеша возвращался в Омск. И уже по традиции задержался в Семипалатинске, часто бывая у Федора Михайловича, который готовился навсегда покинуть эти места.
Биограф Валиханова Ирина Стрелкова в книге из серии «ЖЗЛ» так рассуждает по поводу фото: «В один из майских дней Достоевский и Валиханов сфотографировались вдвоем... У Чокана на фотографии погасшие глаза, набрякшие веки, замкнутое лицо, заострившиеся скулы, свисшие вниз усы. Он еще не отошел от пережитого, не сбросил маску Алимбая, у него что-то запеклось внутри навсегда. В свои 23 года вчерашний денди выглядит ровесником прошедшего каторгу и солдатчину Достоевского».
Так или иначе, та фотография давно переросла значение простого снимка на память и превратилась в неофициальный символ дружбы не только двух величайших личностей двух народов, но и самих народов. И даже трансформировалась в монументальный памятник возле музея Достоевского в Семипалатинске.
История 3: про связь Зайсана с высотами русской словесности
На трагичность судьбы поэта Павла Васильева ясно указывает год его смерти — 1937-й. Но на закате Серебряного века русской поэзии его имя было известно в литературных кругах столь широко, что Борис Пастернак позже признался: «В начале тридцатых годов Павел Васильев произвел на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в свое время раньше при первом знакомстве с ними Есенин и Маяковский».
Но пока соперник Маяковского пребывал в тени, выросли два поколения почитателей русской поэзии, знакомых с его творчеством лишь понаслышке. И лишь события последней четверти XX века вернули Васильева массам читателей, а Васильеву — его место в литературе.
Любопытно, что родился Павел Васильев в захолустном Зайсане (25 декабря 1910 года), где его отец Николай Корнилович учительствовал в приходском училище для мальчиков. Если учесть еще и то, что вся первая половина его жизни была во многом связана с Казахстаном, казахстанцы вполне могут считать его «своим поэтом».
Известно, что его поэтический дебют состоялся под впечатлением поездки в алтайское село Больше-Нарымское. Многое связано с Павлодаром (приводимое фото сделано там в июне 1926 года после окончания школы), Приишимьем, Петропавловском. А в его произведениях постоянно мелькают и просторы, и люди, и события, с которыми он сталкивался в детстве. «Родительница степь, прими мою, Окрашенную сердца жаркой кровью, Степную песнь!»
История 4: о том времени, когда на сцене Каздрамы солировал врач-терапевт
Первый профессиональный казахский театр распахнул занавес 13 января 1926 года в Кзыл-Орде (на фото). Неизвестно, правда, был ли занавес, но то, что с первого спектакля к Каздраме было приковано повышенное внимание публики — факт. Степняки всегда слыли тонкими ценителями музыки и зрелищ, и театральное бурление тех лет — яркое тому подтверждение.
Коль только сложились условия, в Казахстане в одночасье явилось множество самодеятельных трупп и театральных кружков. «Из ниоткуда» возникли класс писателей-драматургов, режиссеров-постановщиков и целая плеяда талантливых актеров. Вот и первый профессиональный театр, игравший на казахском языке, появился не на ровном месте — ему предшествовали драматический кружок Оренбургского института народного образования и другие самодеятельные коллективы.
Понятно, что театр того времени — совсем не то, к чему привыкли поздние поколения рафинированных зрителей. То, что спектакли часто проходили под открытым небом, а декорациями служил степной аул, в котором давалось представление, считалось порядком вещей. Как и то, что на гастроли коллектив выезжал на арбах и телегах (известен случай, когда «на пути в Каркаралинск пала лошадь и артистам пришлось самим тащить арбу несколько километров»).
А вот то, про что вряд ли известно даже самому досужему зрителю. Одной из первых постановок Каздрамы стала пьеса Н.И. Анова «Избавление от язвы», написанная по заданию Наркомздрава. Главным героем в ней выступал... обычный врач, который читал со сцены лекцию в стиле «общества по распространению».
Не знаю уж, как в афише подавался жанр пьесы — медицинская трагедия или здравоохранительная драма...
