Разночинцы

Не обошло это явление и Казахстан с обретением независимости 20 лет назад. Ведь это было, по сути, революционным событием в нашей новейшей истории.

 

Вообще революции – мирные ли, кровавые – самое благодатное время для разночинцев. Влекут их в горнило переворотов, смены государственных устоев прежде всего бунтарские настроения, поиски этакого адреналинного состояния. И авантюризм, конечно. И желание урвать лакомый кусочек власти, не без этого. Но, как бы то ни было, в основе бунтарства лежат прежде всего демократические порывы.

 

И не важно, кем закончит жизненный путь бунтарь – благородным рыцарем или тираном, взойдёт ли на плаху или станет преуспевающим министром или олигархом, – всё начиналось с единственного: "Перемен! Мы ждём перемен!"

 

Разночинцы всегда увлечены романтической идеей. Законность, достойная жизнь народа – вот главное, что ими всегда двигало.

 

Вспомним Великую Французскую революцию. Кто стоял у её руля? "Друг народа" Марат – сын врача. "Неподкупный" Робеспьер и "железный" Дантон – дети адвокатов. Семьи у всех не нищие, но и далеко не состоятельные.

 

Сплошь из разночинцев – людей бедных, но благородных – состояло и поколение, подготовившее революцию в России и вставшее затем у власти. Не обходилось и без невероятных историй. Первым наркомом по морским делам Советской России, великой морской державы, стал простой матрос-анархист, безо всякого образования, Павел Дыбенко. Его не раз судили, исключали из партии, и каждый раз суд выносил унизительный для военного наркома приговор: "…не будучи военным специалистом, не готов к выполнению поставленных задач". И ничего – восстанавливали в партии, затем опять судили… Скажете, туго было у большевиков с кадрами? Да нет, кадры были, но не все были бунтарями. А, как известно, "настоящих буйных мало – вот и нету вожаков". Кстати, и кличка у Дыбенко была такая – "Бунтовщик".

 

Советская власть, казалось бы, уничтожила все чины и титулы, все "табели о рангах". Но был более изощрённый "табель". Имя ему – номенклатура. В Казахстане, как и повсюду в СССР, она царила безраздельно. С приходом независимости мы освободились и от ядерного оружия, и от всевластия Центра, от множества коммунистических химер отреклись. Даже улицы почти все переименовали.

 

И как воздух экономике, политике, науке и культуре, а главное – идеологии – были нужны новые люди и их свежие мысли. И они пришли. Это были те же самые разночинцы, только не тени из прошлого, а гости из будущего. Но в понимании старой-новой номенклатуры это были именно разночинцы…  Посудите сами: чтобы забраться по иерархической лестнице на ступеньку повыше, надо было просидеть определённое время на ступеньке пониже. Незыблемый закон номенклатуры! Это вам не матрос Кошка и не Юрий Гагарин, которые за свой героизм перескочили в званиях положенные им ступени. (Хотя, к слову, Гагарин всю жизнь мечтал быть именно капитаном, но не довелось: после полёта в космос он из старлея сразу стал майором.) В аппарате герои не нужны. И вдруг появляется не нашего карьерного рода-племени человек. Разночинец, одним словом.

 

 

…Весной 1992 года в пресс-службу президента Казахстана, где я тогда работал, зашёл таинственный незнакомец. Таинственным в нём было не то, что он незнакомец, а то, что зашёл не по адресу. Ему бы пройти ещё шагов сто по коридору, и он оказался бы в нужном месте – в государственно-правовом отделе. Потому что Нагашбай Шайкенов, как мы узнали, был юристом. Но ему почему-то захотелось узнать кое о чём, что творится в мире  казахстанской прессы. И, как мы потом убедились, он не случайно ошибся дверью.

 

А вообще-то в нём многое удивляло. Окончил с отличием Свердловский юридический институт. Ученик выдающегося учёного-юриста Сергея Сергеевича Алексеева, основателя уральской школы теории права, сразу же принявшего перемены и сформировавшего парадигмы современной юридической науки, ставшего основным разработчиком новой Конституции и Гражданского кодекса России. В 1990-е популярность Алексеева не только в политической и научной среде, но и в народе была невероятной.

 

Под крылом Алексеева Шайкенов имел бы блестящее будущее: как и учитель, он был демократом до мозга костей. Чего стоит одно только название докторской диссертации Нагашбая – "Правовое обеспечение интересов личности"! В России начала 90-х Шайкенов был бы супервостребован.

 

Но он в 1992 году приехал в Казахстан. По приглашению президента. Причина вполне естественна для такого разночинца, как Нагашбай: любовь к Отечеству, желание послужить Родине и согражданам в нелёгкое время перемен, правовое обеспечение которых было делом в ту пору первостепенным. Именно Шайкенов и встал у руля правовой реформы. А точнее – создания совершенно новых правовых основ независимого государства.

 

Между прочим, я не понимаю тех людей, которые у нас стонут по поводу богатств, якобы награбленных у народа. Что об этом говорить, если главным тогда был тезис – "Разрешено всё, что не запрещено законом". А законов не было. Вот и было разрешено всё.

В 1992-м Шайкенов становится советником президента, в 1993 году – министром юстиции, в 1995-м – заместителем премьер-министра по всё тем же правовым вопросам. Он был одним из основных разработчиков Конституции Казахстана 1995 года. И вдруг в ноябре 1996 года – неожиданное заявление об отставке. Впрочем, почему неожиданное? Такой исход был предрешён с самого начала, поскольку демократизм разночинца Шайкенова был явно не по нутру очень многим его коллегам. "Бежит впереди паровоза", "не учитывает сложности момента" и т.п. – вот самые безобидные упрёки в его адрес в то время. Да и не важно сейчас, какие конкретно нормативные акты, которые он инициировал, вызывали ожесточённое сопротивление. Скажу лишь о том, что знаю доподлинно: Шайкенов люто ненавидел силовиков в своей же епархии. Казалось бы, все они работают в едином юридическом поле, все радеют за народ, но поле это походило скорей на минное, чем правовое.

 

И это не потому, что Казахстан плох. Во вполне цивилизованных странах и не такое выкидывают с выходцами из другой среды.

 

А Нагашбай стал ректором юридического университета (11 лет назад он стал академией), где его до сих пор вспоминают добрым словом. В 2000 году Шайкенов скончался. В 53 года. Сердце не выдержало.

 

 

Но происхождение – совсем не главный изъян разночинцев. Вот Толеген Жукеев – свой, доморощенный. Но пытливому взгляду номенклатурщика многое непонятно. Да и мне, например. В 1972-м в 23 года окончил  Азербайджанский институт нефти и химии. Работал на Мангышлаке простым бурильщиком, затем буровым мастером. Вырос до главного инженера крупного объединения. Впереди его ждала блестящая карьера производственника, крепкого хозяйственника: уж эти люди в годы перемен нарасхват. И вдруг он, нефтяник по профессии, уходит в политику – причём не только во внутреннюю, но и внешнюю, занимает ключевые посты в идеологической системе. Когда я слышал от Толегена выражения об "ангажированности" некоторых политиков, о "дискретности" многих наших решений, то меня постоянно подмывало спросить: а с работягами он на таком же языке разговаривал?

 

Но если серьёзно, Жукеев – человек глубокого аналитического ума, умеющий принимать неожиданные решения, обладающий точной политической интуицией. К разработке идей о создании Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии, Шанхайской организации сотрудничества он тоже приложил свои умные мозги. А вот "аппаратной интуиции" у него явно не хватало.

 

Это только с виду кажется, что наступила демократия, не надо ходить по струнке и стоять навытяжку, как в коммунистические времена. Так ходить и стоять, может, действительно не надо, а вот держать ухо востро – просто необходимо.

 

Кем бы стал Жукеев с его незаурядными способностями в советские времена? Максимум – секретарём обкома или даже ЦК по вопросам промышленности. В другие – идеологические, политические круги его бы просто не подпустили. И не потому, что социально-экономическая сфера – это не политика. Это политика, но по­множенная на проценты, рост производительности труда и прочие фабрично-заводские прелести.

 

И вот Жукеев – сначала госсоветник – завотделом политанализа  аппарата президента и камбина (1992), вице-премьер (1994), секретарь Совбеза (1994–1995). Это было явно не его, разночинца по сути, место в благословенном номенклатурном саду. Рассказывают, как на одном высоком приёме Жукеев поинтересовался у жены классика отечественной литературы, "скрипит ли ещё наш старик", хотя тот был давно на кладбище.

 

Чаша номенклатурного терпения переполнилась. В 1995 году Жукеев стал послом Казахстана в Южной Корее, затем в Иране. Мечта любого карьерного дипломата, но только не бунтаря по натуре, ниспровергателя догм и замшелых стереотипов. В 2003 году Жукеев подаёт в отставку и переходит в оппозицию.

 

"Ак жол", "Нагыз Ак жол", "За свободный Казахстан!", "Азат", смена вывесок и партийные распри… Печально всё это. А так хотелось бы увидеть его человеком, умеющим не только идти против течения, но и управлять им.

 

 

Непременный атрибут любого революционного порыва – ставка на молодость. Ещё во времена крестовых походов церковь всячески ублажала молодёжь, суля ей царствие небесное. А нужно было "пушечное мясо". (Черчилль – тот хоть был откровеннее и циничнее, сказав: "Война – дело молодых, это лучшее лекарство против морщин"). В более поздние времена молодёжь куда только не призывали – и на баррикады, и на освоение целины, и на стройки коммунизма. И, естественно, – к управлению государствами.

 

У нас тоже делали ставку на молодость. Это было как почётное звание: самый молодой – всего 32 года! – министр юстиции Константин Колпаков (он сменил Шайкенова).

 

Поход молодёжи во власть – это те же вылазки разночинцев в народ. Молоденькая курсистка так же была далека от нужд крестьянки, как и самый молодой министр – от проблем отрасли.

 

У Алтынбека Сарсенбаева поначалу всё складывалось не просто хорошо, а очень хорошо. После учёбы на факультете журналистики КазГУ, а затем окончания журфака МГУ был редактором – и опять самым молодым! – таких популярных в перестроечные времена изданий, как журнал "Арай"-"Заря" и студенческий еженедельник "Оркен"-"Горизонт". Затем наступили новые времена, и в 1993 году Сарсенбаев в свои 30 с небольшим уже министр печати (впрочем, названий у этого ведомства в те годы каких только не было). Не скажу, что Алтынбек пользовался у журналистов таким уж признанием. Казалось, должен быть свой в доску, а на самом деле… Не молодость диктует правила в административных играх, а осознанная необходимость. Вполне допускаю, что Сарсенбаеву в силу молодости хотелось выкинуть что-нибудь этакое! Понимаю, что ему всегда трудно было лавировать между берегами, когда с одного звали за собой "ребята-демократы", а с другой звучали мягкие попрёки с призывами "пора взрослеть" и стать "государственным мужем".

Думаю, что именно эта шаткость и привела его к отставке, вернее – неоднократным отставкам. Он покидал пост министра, был послом в России, уходил в "Ак жол", вторично назначался министром печати. И как итог – окончательная отставка в 2004 году.

 

Официальная причина – "обвинение правительства в подтасовке парламентских выборов" – вполне могла быть иной. Согласно обстоятельствам.

 

Это была мятущаяся и совестливая душа. Вполне в духе бунтарей всех эпох. Все эти хождения во власть и обратно в истории много раз повторялись. И к счастливому финалу редко приводили.

Менее всего мне хотелось бы что-либо говорить сейчас о трагической кончине Алтынбека. Для меня же он остался человеком, который так и не пристал ни к какому берегу.

 

Он в буквальном смысле был разночинцем. В смысле и "разности чинов", и  попыток обрести некое равновесие между бунтарством и порядком.

 

…А счастливых концов в среде разночинцев немало. И в нашей стране, и в других государствах. Кто постарше – помнит невиданные по размаху студенческие волнения во Франции в конце 1960-х. Вот были бунтари так бунтари! Но как-то журнал "Франс пресс" попытался выяснить дальнейшую судьбу всех этих непокорных. Оказалось, практически все они стали добропорядочными буржуа, примерными отцами семейств, хранителями незыблемых устоев государства. Но самое интересное, что о своих молодеческих выходках они вовсе не забыли. И даже с радостью возвращаются в своих воспоминаниях к тем лихим дням. Но помнят о них, как о какой-то разудалой гулянке. Вот повеселились так повеселились!

 

Но почему-то тоскливо становится на душе.