История 1: почему Карпини, Марко Поло и Батута ни словом не обмолвились про Арал
Любопытно, что знаменитые средневековые странствователи, пересекавшие Глубинную Азию с Запада — Карпини, Рубрук, армянский царь Гетум и Марко Поло, прошествовавшие через земли Центральной Азии во времена монголов, про Аральское море вообще не упоминают. Между тем оно было известно еще и античным, и арабским географам.
Нет Арала и на знаменитой Каталонской карте (где показан даже Иссык-Куль!). Про него ни словом не обмолвился и великий Ибн-Батута, самолично прошедший из Сарая в Куня-Ургенч, через Устюрт, в непосредственной близости.
Все это могло свидетельствовать либо о том, что с деградацией оседлой цивилизации после монгольского нашествия в регионе сместились географические приоритеты, либо о том, что в это время... сильно сместилась сама география Арала! Он ведь относился к типу озер, размеры которых были весьма подвержены изменениям климата и течения рек.
История 2: как попал автор «Жизни животных» в степи Казахстана
Весной 1876 года в казахских степях появился тот, кого тут совсем не ожидали видеть — знаменитый немецкий натуралист, автор мирового зоологического бестселлера «Жизнь животных» Альфред Брем.
Но сам Брем был хотя и наиболее узнаваемым персонажем, являлся отнюдь не главным и не единственным участником экспедиции, снаряженной при содействии Бременского географического общества и проходившей под патронажем графа Карла фон Вальдбург-Цейль-Траухбурга. Однако и сам ученый граф, обучавшийся, кстати, в Лесной и сельскохозяйственной академии, а также Лейпцигском университете, занимался по ходу поездки в основном сбором гербария и начальствовал постольку-поскольку.
Официальным же руководителем экспедиции считался Отто Финш — еще один приметный немецкий зоолог, прославившийся многолетним изучением попугаев на островах Тихого океана. А финансировал все знаменитый русский купец-меценат Александр Сибиряков, выложивший на научную поездку немецких исследователей 20 000 марок.
С российской стороны экспедицию сопровождал сановитый краевед и исследователь Внутренней Азии Владимир Полторацкий — тогдашний губернатор Семипалатинской области. Вместе со своей супругой Любовью Полторацкой (также имевшей известность в научных кругах благодаря своим работам в географии и этнографии) он сопутствовал ученым немцам в пределах «своей» области.
По территории Казахстана маршрут проходил в пределах двух тогдашних областей — Семипалатинской и Семиреченской. Алтай, Зайсан, Тарбагатай, Алаколь, Джунгарский Алатау. Дальше Лепсинска Брем не заезжал.
Большая часть проезженных верст пришлась на степные просторы. Чего немцы несколько побаивались — наслушались всякого. Но вблизи степь оказалась вовсе не такой однообразной, какой она виделась из Германии.
Сравнивая увиденные картинки степи и ландшафты, оставленные на родине, Брем писал: «Было бы несправедливо утверждать, что степь вовсе лишена привлекательных и даже величественных пейзажей. Северогерманская равнина безотраднее и однообразнее, нежели степь... Растительный мир степи очень богат видами, гораздо богаче, чем обыкновенно полагают и чем думал я сам, не будучи знаком с действительностью».
Надо сказать, что немцам повезло со временем года. Степная весна даже местных редко оставляет равнодушными. Чего уж говорить о гостях: «Весна может казаться могущественнее в тропических странах, но нигде она не производит такого чарующего действия, как в степи, где она одна стоит лета, осени и зимы... Вместе с растительной жизнью весна пробуждает и животную жизнь степи... Немногие свойственные ей виды животных появляются в большом количестве и повсюду, так что невольно бросаются в глаза».
Немаловажно и то, что в конце XIX века природа Казахстана была куда более насыщенной всяческой живностью, чем ныне.
Вот характерное наблюдение автора «Жизни животных»: «Когда мы 3 июня 1876 года проезжали между Зайсанским озером и Алтаем, по пустынной степи... мы встретили в течение утра не менее пятнадцати куланов».
Отсюда понятно, как в короткий срок экспедиция собрала довольно значительную коллекцию млекопитающих, земноводных (150 экземпляров) и рыб (400 экземпляров), а особенно птиц. В Германию было увезено 560 тушек. Кроме того, добычей ученых стали тысячи насекомых, масса минералов, горных пород, листы с засушенными растениями и даже предметы быта казахского населения.
Все это трансформировалось в экспонаты многочисленных выставок, организованных по прибытии на родину, а позже пополнило экспозиции многих европейских музеев. (Возможно, что-то хранится там и поныне!)
История 3: о том, где заканчивается наказание и начинается преступление
К началу XX века барантачество незаметно перешло из сферы юридической в сферу уголовную. Непримиримая борьба русских властей (которые вообще-то до поры предпочитали не вмешиваться в область традиционных прав казахов) с барантачами как преступниками и барантою как явлением велась во многом из-за того, что страдали не только сами казахи, но и казаки, крестьяне-переселенцы, военные и оседлые жители Средней Азии.
Так, ташкентский астроном фон Шварц писал: «Русскими чиновниками баранты между двумя аулами улаживаются таким образом, что третейский суд взвешивает потери обеих сторон на протяжении всей вражды, и та сторона, которая больше всех украла, принуждается к соответствующему возмещению в пользу стороны, которая пострадала от набегов».
Борьба приносила свои плоды. Постепенно менялся не только взгляд на баранту, но и отношение к барантачам, которые из лихих батыров героического прошлого в глазах общества все более обращались в назойливых конокрадов, воришек-вымогателей. Изменения стали кардинальными и дали свои плоды.
«Туркестанские ведомости» (от 18 октября 1883 года) еще сетовали: «Борьба с конокрадами для сельских жителей сделалась положительно невозможною; в большинстве случаев туземцы предпочитают идти на соглашение с конокрадом, всегда известным окрестным жителям, и выкупают своих лошадей, уплачивая посредникам, т.е. главным пособникам конокрадства, нередко добрую половину уворованных лошадей. Выкуп этот известен в Средней Азии под скромным названием суюнчи».
Но спустя 30 лет та же газета («Туркестанские ведомости» от 12 сентября 1912 года) отмечала симптоматичное свидетельство перемен в борьбе, еще недавно казавшейся бесперспективной: «Для преступлений отдельных лиц среди киргиз сохранились средневековые приемы следствия и наказания. Не говоря о конокрадах, к которым применяют и допрос с пристрастием (нагайка, а чаще закрутка из веревки на голову), и калечение — вывертывание ног и рук, удары спиной о землю и т.п. средневековые наказания...»
В глазах самих казахов барантачество как юридический принцип все более уходило в область легенд и преданий, а с конокрадами в Степи особо не церемонились.
История 4: про «ген амазонства», заимствованный современными казашками у степных воительниц прошлого
Тот, у кого есть возможность сравнивать, наверняка отметит характерную особенность современного казахстанского общества. А именно заметное влияние женщин на все процессы, происходящие в стране, будь то экономика, политика или культура. Роль казашек (а речь в данном случае именно о них), несмотря на то, что она по-прежнему несколько сдерживается во властном присутствии, все равно несравнима с тем местом, какое занимают представительницы слабого пола в управлении соседних стран Азии (о бизнесе и говорить не станем). Как немыслим для окружающих и тот стиль поведения, смелый и временами даже жесткий, который легко позволяют себе наши дамы в общении, разговорах по существу, принятии решений.
Казашка — яркое и заметное явление в жизни современного Казахстана, что здорово выделяет ее на фоне соседок, приравнивая более к европейкам, нежели к азиаткам. Однако того, кто знаком с местной историей, все это нисколько не удивляет, ибо «ген амазонства» в крови степнячек присутствовал всегда.
В кочевом обществе, особенно в северном, женщина всегда занимала достаточно высокое социальное положение. И основой этого была всемерная вовлеченность ее в хозяйство. Ну а как еще, если (будем откровенны) именно на женщине лежала львиная доля обязанностей «по дому»? А если «дом» не ограничивается ближайшим забором и огородом, а распространяется на всю близлежащую степь?
Так что насчет «коня на скаку остановит» — это, хотя и не о ней, но про нее, кочевницу.