Любого, кто жил в гармонии с возрастом, прошлое завораживает патриархальностью прежнего уюта и завлекает сонмищем родных и знакомых лиц. Ну а того, кто в том прошлом сроду не жил, все это может и вовсе не пронимать. Ну было и было. То, с чем жили, чему радовались и чем довольствовались предки, в лучшем случае вызывает у потомков лишь снисходительную улыбку. Ничего страшного. У внуков все еще впереди. Время их времени пока не настало. Но будет и на их улице тот же смех.
Так уж заповедано природой.
Алма-атинские дворики
Продолжая разбор полетов крылатых 1960-х, остановлюсь еще на одном моменте, весьма характерном для Алма-Аты того времени. Когда ни один светлый ум не мог уразуметь возможность застроить дворы горожан доходными домами, что, собственно, они собой представляли, эти «алма-атинские дворики»?
Следует сразу заметить, что городские власти в те годы особо не заботились о благоустройстве дворовых территорий. Не было там ни каких-то особых спортивных площадок (хотя в волейбол-футбол играли и без них), ни типовых детских площадок (в лучшем случае песочницы и качели-качалки, устроенные кем-то из родителей, или грубые деревянные «городки», которые для разминки строили на субботниках бойцы ССО).
Зато в тех архаичных дворах непременно присутствовали гаражи, сараи и беседки. (Статус-кво кардинально поменялся лишь со строительством в Алма-Ате номерных микрорайонов).
Городские завалинки
Беседки, часто весьма изощренные, ажурные, оставались главными архитектурными украшениями алма-атинских дворов. И средоточием социальной дворовой жизни. Днями в них играли ребятишки, которых в ту пору выпускали одних из дому тотчас, как только они начинали ходить и разговаривать. Именно в тех беседках малышня, которая часто возилась вместе с более взрослыми соседскими отроками, познавала новые сведения о взрослой жизни и осваивала новые слова и выражения, редко звучавшие дома.
Но, вообще говоря, подавляющее большинство ребятишек в те годы коротало детство не во дворах. А в детских садиках. Где, кстати, беседки также представляли собой важную и заметную составляющую уличной инфраструктуры. Да оно, пожалуй, и доныне так.
Вечерами, после работы, в тех же беседках собирались посудачить о том о сем взрослые. Хотя самые взрослые, а ими после войны были в основном бабушки-старушки, предпочитали скамейки перед подъездом. Которые по своей дислокации давали гораздо больше тем для обсуждения. Зато в беседках часто кучковались мужики, самозабвенно забивавшие «козла» и... Ну и не без этого. За «это», правда, можно было и схлопотать — «распитие спиртных напитков в общественном месте» было чревато несколькими сутками полного отрыва от дома.
Ну а ночами в беседках просиживали самое упоительное время жизни молодые горожане. Здесь рождались самодеятельные таланты (наступала же эра всемерной гитаризации юношества). Здесь зачинались многие семьи. Здесь... Ну и не без того, что заканчивалось «постановкой на учет».
Горожане и гаражи
Гаражи — как правило, непритязательные короба, сваренные из листового железа, — были в те годы еще единичны. И часто не несли в себе какого-то утилитарного смысла. Стояли без машин. Дальновидные автомечтатели ставили их в расчете на то, что автомобиль у них когда-нибудь да появится. Но такое ожидание могло тянуться годами, а то и десятилетиями, да так и не привести к вожделенному.
Однако не стоит думать, что пустые гаражи пустовали. Для многих умельцев они становились домашними мастерскими, смыслом одухотворения бытия. Именно сюда с раннего утра в свои выходные дни брутальные отцы семейств уходили отдохнуть от домашнего галдежа и изнуряющей прозы бытия. Тут они принимали сотоварищей, а то и в самом деле мастерили чего-нибудь нужное. И приходили домой хорошо отдохнувшими, а гаражи «общественным местом» не считались.
Вскорости в городе начали возникать куда более капитальные кооперативные домики для машин. Выстраивавшиеся не по отдельности, а шеренгами (для экономии стенок), возведенные из шлако-, а то и железобетона.
А вот чего в тех дворах не случалось точно, так это хозяйских машин, стоявших просто так, под открытым небом. Оставлять такую ценность без защиты (от вандалов и похитителей) жители СССР не решались. Тем более что никакой сигнализации тогда не было, и... берегись автомобиля!
Поставить гараж рядом с многоквартирным домом даже в центре города было несложно. Во всяком случае тот, кто считал себя автомобилистом (пусть и потенциальным), делал это без особых мытарств по инстанциям.
Приют добра и вдохновения
А вот сараи имели иную градостроительную суть. Часто целые массивы типовых сарайчиков располагались в глубине кварталов и закладывались при строительстве новых многоэтажных домов (так, как ныне подземные паркинги). На каждую квартиру полагался небольшой бокс с деревянной дверью и амбарным замком, помещавшийся в длинном ряду прочих под одной крышей с соседскими.
Этот подзабытый элемент кондоминиума был порожден коммунальной необходимостью той эпохи. Сараи представляли собой как бы хозяйственные и складские филиалы крохотных квартир, характерных для времен острейшего квартирного вопроса послевоенного времени.
В сараях хранилось то, что не вмещалось дома. Как правило, изрядную площадь занимало топливо для печек, которые были непременны во всяком многоквартирном доме догазовой эры. Именно тут хранился тот самый саксаул, который так любили алмаатинцы, либо каменный уголь, который алмаатинцы не любили.
А еще в сараях сберегали великое множество того, что было жаль выбросить: старую рухлядь, мебель, газеты-журналы. Макулатуру тогда еще не сдавали (некуда было), но ее использовали для растопки печек, выстилания полов при побелке (белили в доме каждую весну) и упаковки. До вездесущего пластика большая химия еще не дошла. Покупали и выписывали периодику тогда в огромных количествах. Это было принято и необременительно (газета, даже центральная, стоила две копейки).
Тут же, в сараях, иногда выкапывались погреба, в которые закладывали домашние заготовки. А часто здесь же располагалась еще и хозяйская мастерская. Куда тот самый мастеровой человек, у которого не было гаража, тихо нырял утром выходного дня (подальше от бдительных глаз супруги), где безопасно встречался с соседями-приятелями и откуда проявлялся к обеду, а то и ужину умиротворенным и вполне заряженным на сытную трапезу.
Сараи, таким образом, оставались еще одной и важной составляющей ординарной мужской жизни. Однако хранить какие-то ценности (велосипед, например) горожане все же предпочитали дома. От греха подальше.
Кладовая для кладов
В те годы в любой благоустроенной квартире было еще несколько квадратных метров, занимаемых кладовкой (чуланом, «темнушкой» и т.п.). Вещами тогда все еще дорожили и на помойку выбрасывали лишь пищевые отходы. Все остальное аккуратно складировалось в сараях, на чердаках, в подвалах, а что поценнее — в таких вот внутренних клетушках.
Как влекла маленького меня маленькая дедова кладовка, где горела тусклая лампа, стоял огромный, обитый цветной жестью и насквозь пропахший нафталином таинственный бабушкин сундук (пиратский!), в котором где-то на самом дне лежало тяжелое, всего раз и виденное, дедовское ружье и заглядывать куда мне запрещалось категорически.
Все стены были заставлены стеллажами с книгами, большей частью в картонных футлярах, трогать которые мне также было вечно «рано». Именно там хранились самые объемные (и интересные!) издания дедовской библиотеки — «Большая советская энциклопедия», «История Москвы», «Всемирная история». Там же лежали стопки старых журналов «Огонек», «Работница» с цветными картинками и фотографиями на обложках, на которых хитровато прищуренный Сталин важно держал маленькую девочку, прибежавшую приветствовать его на трибуну Мавзолея, а улыбчивый Хрущев в расшитой косоворотке в окружении других сощурившихся людей неспешно брел вдаль по спелому целинному полю.
Уместиться в свободном пространстве кладовки мог лишь один человек. Что и говорить! Найти чего-то в этой тесноте было под силу только такому усердному человеку, каковым был мой дед. Который иногда исчезал там сразу после завтрака и показывался только к обеду. Изредка лишь было слышно, что там, за дверью, что-то откуда-то сыплется, сопровождаемое приглушенными «чертыханиями».
Дверь в кладовку, крашенная белой масляной краской, неизменно оставалась для меня магическим порталом в какой-то совершенно иной мир («кладовка» и «клад» — случайно ли?), заповедный и заговоренный.
В появившихся вскорости номерных микрорайонах кладовки трансформировались в небольшие встроенные шкафы с полками из ДСП, те самые стихийные выбросы барахла из которых намертво блокировали хозяек на кухнях.
