История 1: о том, как Семенов стал Тян-Шанским
Имя Петра Петровича Семенова-ТянШанского занимает достойное место в мировой географии «золотой эпохи». Сочетая в себе пыл исследователя-энциклопедиста и недюжие организаторские способности, он внес неоценимый вклад как в развитие географической науки в целом, так и в апофеоз Русского императорского географического общества, фактическим руководителем которого был в течение длительного времени.
Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский (1827-1914) происходил из дворян Рязанской губернии. После окончания Школы гвардейских подпрапорщиков (Николаевское кавалерийское училище) учился в Петербургском, а затем в Берлинском университетах.
Знаменитое проникновение в ТяньШань в 1856-57 годах — вершина Семенова-путешественника. Именно за это предприятие в 1906-м (спустя 50 лет) императорским указом ему и был присвоен титул «Тян-Шанский». А вскоре ему вручили и величайшую награду империи — орден Андрея Первозванного.
Этим дерзким предприятием, в общемто, и ограничилась деятельность Семенова как путешественника. Больше каких-то сопоставимых экспедиций в его жизни не было, хотя ему предстояла долгая и плодотворная жизнь. Блестящий интеллектуал и последовательный государственник, за что бы он ни брался, всюду оставлял свой яркий след.
А брался он за многое. На время фактического руководства Семеновым приходится пик деятельности Русского императорского географического общества. Самые масштабные и смелые экспедиции Валиханова, Пржевальского, Потанина, Певцова, Миклухо-Маклая и им подобных деятелей «золотого века» российской географии вряд ли состоялись бы, не будь тогда у них такого активного и заинтересованного проводника.
Семенова же обоснованно называют отцом российской статистики. Первая перепись населения России, состоявшаяся в 1897 году, была проведена при его живом участии и под его руководством.
Менее известно, что его яркая жизнь вовсе не ограничивалась одной наукой. Он принимал деятельное участие и в подготовке крестьянской реформы 1861 года. А коллекция собранных им картин фламандской и голландской живописи (ныне хранящаяся в Эрмитаже) относилась к величайшим собраниям мира.
Он сенатор, член Государственного совета (его, среди прочих, можно видеть на знаменитом полотне Репина в Русском музее), академик Академии наук, действительный член Академии художеств, организатор русской части Всемирной выставки в Париже, вдохновитель таких уникальных и до сих пор непревзойденных изданий, как многотомная «Живописная Россия» и «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества» (один из томов которой почти целиком, а еще один частично посвящены территории современного Казахстана). Таким многогранным и многоценным он закончил свою длинную жизнь.
И, что симптоматично, упокоился этот титан своего времени в весьма скромной могиле на Смоленском кладбище в СанктПетербурге.
История 2: о том, почему каникулы в старом Казахстане длились с марта по октябрь
При всех своих патриархальных прелестях и воспетой поэтами романтике кочевой образ жизни, как и любой другой, имел не только свои плюсы. К несомненным минусам относилась как раз проблема образования детей, которая встала особенно остро на рубеже XIX-XX веков, когда старая система, при которой учитель кочевал вослед за учениками, перестала давать детям номадов конкурентные знания для новой эпохи.
Перед степняками встала дилемма — чтобы выучить отпрыска, его следовало в малолетстве отделить от семьи, на что решались немногие.
Впрочем, если изучать историю по публицистике апологетов «золотого века», все было не так и плохо, и все степняки учились понемногу. Несмотря на успехи российской статистики рубежа прошлых веков, во главе которой стоял сам П.П. Семенов-ТянШанский (см. выше), точных данных о том, сколько все-таки учеников посещало начальные школы в казахских аулах, нет. Есть данные по каким-то территориям.
Так вот, на 1911 год в Сырдарьинской области (куда, кроме Южного Казахстана, входил и Ташкент) числилось 748 мактабов, в которых обучались 11 118 мальчиков и 727 девочек. Приблизительно такое же количество школ и учеников было и в аулах Семиреченской области.
Много это или мало? Судите сами. В Семиреченской области проживали тогда 857 000 казахов и киргизов (два народа все еще считали за один), а в Сырдарьинской — 1 138 000 (в основном казахов).
В степи в те времена просвещением занимались либо грамотные земляки, либо волостные учителя, либо странствующие муллы (которые учили детей аула до тех пор, пока их устраивали условия содержания). Главным учебным временем считалась зима, а с марта по октябрь жизнь в аульных мактабах часто замирала вовсе. Родители кочевали, и для большого числа школьников (по прикидкам историков, в это время вообще закрывалось до 30 процентов школ) наступала каникулярная пора.
История 3: об исторических курортах, которыми издревле пользовались жители Восточного Казахстана
О каких курортах речь? Во-первых, нужно вспомнить Рахмановские горячие ключи. Знаменитый источник, «открытый охотником Рахмановым», располагался в самом центре Алтая в 30 верстах от деревни Берель. Доехать до него, правда, можно было только верхом.
Источники, вытекающие из-под серого гранита, были искусственно углублены, а некоторые отделаны срубами в виде колодцев. В этих-то колодцах и принимали ванны добравшиеся сюда больные. Никаких жилых помещений, кроме юрт, здесь не было.
Вообще же, Рахмановские ключи считались не очень благоприятными для посещения больными. Во-первых, из-за удаленности и малодоступности, а во-вторых, из-за высоты (в 5782 фута над уровнем моря) и близости вечных снегов, что предопределяло суровый климат и значительные колебания суточной температуры.
Однако слава о чудодейственной силе воды все равно привлекала сюда сифилитиков и ревматиков со всех окрестностей.
Второй народный курорт Усть-Каменогорского уезда, пользовавшийся определенной известностью среди жителей региона, — Арасанский (Кабинский) теплый серный источник. И он также имел черты типичного курорта своего времени — отсутствие маломальских «приспособлений к лечению» и размещение приезжавших страдальцев в юртах.
Кабинскими ключами пользовались в основном казахи, страдавшие глазными заболеваниями.
Еще один доступный жителям уезда исторический арасан, Барлыкские воды, располагавшиеся в предгорьях хребта Барлык недалеко от Алаколя. Им также издревле пользовались казахи и калмыки. Однако первые попытки обустройства были предприняты лишь в 1886 году, когда стараниями Семиреченского отделения общества Красного креста здесь появился «деревянный барак с двумя номерами и глинобитное здание, где помещаются кухня и так называемая «общая» комната для больных».
В каждом «номере» имелись две кровати, стол и несколько табуретов. Были благоустроены и сами источники, над которыми соорудили деревянные павильоны, включавшие в себя ванны, раздевалки и комнаты для отдыха. За номер платили 30 копеек в сутки, а за место в общей комнате — 20 копеек. Десять копеек требовали за пользование самоваром. Мясо стоило 6-7 копеек за фунт, молоко — 10 копеек за крынку, яйца — 20 копеек за десяток, суп из курицы предлагался по 50 копеек за порцию.
Барлыкские воды рекомендовались страдавшим желчными и почечными камнями, ревматизмом, водянкой, «катаром желудка», сифилисом и прочим. Больные приезжали в этот отдаленный уголок края в основном летом. Причем многие предпочитали селиться в юртах, устанавливаемых рядом с источниками.
История 4: о том, как из Алма-Аты увидели жизнь на Марсе
Самым разочаровывающим открытием ученых на рубеже последних тысячелетий стал приговор в отношении жизни на Марсе. Тема, питавшая поколения фантастов и романтиков, оказалась закрытой при ближайшем рассмотрении данных, полученных от бездушных автоматов с холодной поверхности Красной планеты.
А еще на заре космонавтики в данном вопросе царила настоящая эйфория. И центром оптимизма был не какой-нибудь университет в штате Массачусетс, а наша любимая Алма-Ата, где при Академии наук с 1947 года работал уникальный научный отдел — сектор астроботаники.
Отцом-основателем этой увлекательной и эфемерной отрасли человеческих заблуждений стал академик Гавриил Адрианович Тихов, колоритная «академическая» внешность которого была непременным атрибутом всех торжественных собраний, сессий, парадных альбомов и пионерских сборов.
Уверенность Тихова в том, что на Марсе «будут яблони цвести», зиждилась на сезонном «потемнении» некоторых областей соседней планеты в зависимости от времени года, что приписывалось переменам, происходящим в тамошнем растительном покрове. Благодаря этому довольно умозрительному посылу Алма-Ата и стала центром мировой астроботанической мысли.
И хотя уже в его бытность многие серьезные ученые считали увлеченного своей теорией Тихова чуть ли не шарлатаном, не будем судить строго о красивом заблуждении неординарного астронома. В конце концов, сама возможность жизни на соседней планете (а может быть, и цивилизации!) в те годы будоражила воображение и воспламеняла сердца миллионов простых мечтателей. А это дорогого стоит.
