Алма-Ату отдали эвакуированным
Когда дома отключили от электричества (его отдали эвакуированным заводам), город освещался по одному фонарю на перекрестке, алмаатинцев уплотнили, подселив беженцев и эвакуированных, школы закрывали, меняли адреса — здания их стали нужны для госпиталей.
Но трамваи ходили. И на базаре все было (правда, в 100 раз дороже). Жили «на Уйгурской», между Советской и Октябрьской, с западной стороны.
Мать (моя бабушка Лидия Владимировна Михайлова) работала в Геологоуправлении в радиометрической лаборатории — уран уже начали искать.
Городская толкучка располагалась ниже современного (в новые времена разрушенного) автовокзала «Саяхат». Там отец с приятелем Борисом Жданко (они вместе поступили в Техникум связи) торговали — один пластинками, другой клавирами своего деда-музыканта.
Таким был алма-атинский городской фон военной поры.
Моя номенклатурная бабушка
Про бабушку Лидию Владимировну нужно сказать особо. Как большинство «номенклатурных жен» своей эпохи, она большую часть жизни посвящала семье, а не работе. Налаживала быт и создавала уют, обставляла дом, обшивала, обстирывала, готовила, воспитывала (это она любила особенно!) сына (а заодно и всех, кто подворачивался под руку). И все это (кроме воспитания), если принять во внимание то, что дед редко где задерживался более чем на год и безропотно отправлялся туда, куда его постоянно переводили, продвигали и направляли, на каждом новом месте начиналось с чистого листа. Опять и снова. Вот почему ее рабочий стаж оказался таким нервно-прерывистым.
Однако сильно ошибется тот, кто посчитает ее лишь безгласной тенью мужа-начальника! Более того, подозреваю, что дед, деловитое бесстрашие которого так ярко проявилось во время войны, если чего в этой жизни и боялся, так это ее, супругу. Коренную «туркестанку» (бабушка умудрилась родиться в 1907 году в столице Хивинского ханства), активистку (они познакомились в 1926-м в Чимкенте в «Синей блузе»), спортсменку (сохранились фото, где она на волейбольной площадке) и... просто красавицу.
Бабушка была женщиной крутой и бескомпромиссной, для нее имела ценность лишь одна точка зрения — ее собственная (это я уже могу засвидетельствовать самолично). Вот уж кто не испытывал никаких сомнений и всегда знал, как надо поступать в том или ином деле. Потому-то, войдя в большое семейство Михайловых, Лида Каралли вовсе не стала бессловесной снохой. Скорее, напротив.
А что дед? Дед, часто имевший «особое мнение» на партсобраниях и пользовавшийся авторитетом из-за своей принципиальности, никогда не перечил бабушке. Даже если оставался с ней наедине и становился тем объектом, на котором бабушка, не стесняясь посторонних (хотя она их вообще не стеснялась), оттачивала свой жесткий язык (не язык — «кулак ярости»). Сухой и безэмоциональный дед стоически переносил все ее выплески и выходки. Почему? Да потому что, как мне кажется, любил ее до самого конца ее жизни. По крайней мере, единственные слезы, которые я видел на глазах деда, пролились, когда он рыдал над бездыханным телом бабушки, оставившей этот мир 22 мая 1988 года...
Как Лидия Владимировна искала уран
Но вернемся к теме. Когда в июне 1942го деда все же отпустили на фронт, бабушка пошла работать. Правда, не на завод. Год она прослужила в Облкартбюро, занимавшемся распределением тех самых продуктовых карточек. А потом перешла в Геологоуправление, где недолго сидела в отделе кадров, а после перевелась в ревизионную партию, занимавшуюся поисками рассеянных элементов (тех самых!), лаборантом. И даже выезжала с геологической партией в поле — на плато Карой.
От того времени у меня сохранился образец кремня с красивой слоистой фактурой и до сих пор не выветрившимся глинистым ароматом. Из той самой экспедиции. Во время полевых работ бабушка сидела под тентом за радиометром, мерила активность образцов, которые собирали и добывали геологи. Шел 1944 год, война в Европе еще не закончилась, а Хиросима и Нагасаки и подавно еще не ведали своей судьбы. Несмотря на это, Советский Союз уже представлял будущее и готовил потенциальный ответ своему партнеру-союзнику.
Вот почему ревизионная партия Геологоуправления перекапывала перспективные регионы в этой части Казахстана в поисках рассеянных элементов. Воспоминания самой бабушки о тех полевых работах, увы, ограничивались ее впечатлениями о собственном ровном загаре, который она, на зависть всем, приобрела не выходя из-под тента. Но сохранилась производственная характеристика от 20 декабря 1944 года.
«Михайлова Лидия Владимировна работает в качестве радиометриста в ревизионной партии на рассеянные элементы Казахского геологического управления с 1 января 1944 года.
За время работы проявила себя как очень инициативный и аккуратный работник. За короткий срок Михайловой освоена сложная методика радиометрических определений. Производственные показатели ее составляют 120 — 150 процентов к плану.
Нач. ревизионной партии П.А. Миненко».
Только не П., а Т.! С Тамарой Анатольевной Миненко, как и ее супругом Григорием Никифоровичем Щербой (которые «закладывали основу казахстанской геологии»), бабушка дружила до конца жизни.
Время заключать браки
Кстати, о супружестве. С ним связан еще один забавный момент призыва деда в армию. Перед самой его отправкой на фронт они с бабушкой... сочетались законным браком!
И это также было порядком вещей в те времена, когда семейные узы перестали почитаться таинством. Во всех документах они указывали друг на друга как на мужа и жену, но никаких официальных подтверждений тому не существовало. Потому как особой надобности к тому не было. Они жили своей семейной жизнью, копили имущество, растили сына, получали квартиры... Нужны ли были какие-то подписи и свидетельства состоятельности брака? Так в те времена существовали многие семьи.
Момент бюрократической истины возобладал тогда, когда дед получил повестку, а его семья — возможность определенных льгот как семья фронтовика. Вот тут и понадобилась бумага, узаконившая отношения. Как правильному человеку деду пришлось жениться.
Стали тихими наши дворы?
Как вспоминал отец: «Первым из нашего семейства был мобилизован муж тети Фени — Беседин Сергей Иванович. Больше мы его не видели...».
Звучит трагично.
Но, как выяснилось, в этом случае мы имеем дело, скорее, с драмой. Сергей Иванович действительно к жене домой не вернулся. Потому что там, на фронте, нашел другую женщину и обрел другой дом. Война, она ведь не только равнодушно прерывала жизни, но и бессердечно тасовала судьбы. Таких, живых, но не вернувшихся, было тогда немало.
А Сергей Иванович демобилизовался лишь в июне 1946-го. Судя по архивам, служил в разных частях, был и сапером, и авиационным техником. В 1942-м побывал и под Сталинградом. А орден Красной Звезды гвардии лейтенант Беседин, старший техник отделения подвижных авиационных самолето-ремонтных мастерских 5-й воздушной армии, получил в 1945 году, через месяц после победы. Кстати, эта армия, где летал наш знаменитый ас Сергей Луганский, прикрывала с воздуха те соединения, в которых позже воевал дед Федор Кузьмич.
Но пока дед работал на оборону, оставаясь в Алма-Ате. С завистью провожая на фронт друзей и родственников. Вскоре после Беседина отправилась выполнять долг и сама «тетя Феня» — младшая сестра деда Федосья Кузьминична Михайлова. Она была врачом, работала в больнице Турксиба. Никаких данных о ее деятельности в те годы я не обнаружил, где и как она трудилась во время войны, сказать не могу, но одно несомненно: она делала свое дело достойно. Это была такая порода, которая не умела жить по-другому. Какое дело? Свое. Возвращала в строй раненых бойцов.
А вскоре отправился на Запад и старший брат Василий Кузьмич Михайлов, всегдашний покровитель и пример деда. Как мне кажется, между братьями всегда существовало негласное соревнование в том, кто на что способен и кто чего добился.
Дед Василий повоевал в Гражданскую, а на Отечественную был призван с должности инструктора отдела кадров ЦК ВКП(б) Казахстана. Всю войну прошел гвардии майором,
партийным секретарем в истребительной авиации (39-й гвардейский истребительный полк и др). Дед Федор до призыва работал инструктором общего отдела Алма-Атинского обкома (хотя первым вступил в партию), воевал меньше и в звании гвардии капитана, но опередил старшего брата по количеству наград. А все дело в том, что летчиком политрук Василий Кузьмич не стал. В отличие от политрука Федора Кузьмича, который был еще и танкистом.
Но фронтовые письма и фотографии с фронта, которые начали приходить от Василия к Федору в тыловую Алма-Ату, сильно мобилизовали желание младшего
брата поскорее отправиться по стопам старшего. Его мечта реализовалась в июне 1942-го. Хотя путь на фронт оказался некоротким.
(Продолжение следует.)
