История 1: куда исчезали похороненные староверы Алтая
Первые ссыльные старообрядцы появились на Алтае еще в XVIII столетии и первое время жили вблизи горных заводов и казачьих линий. Но вскоре стали исчезать с глаз и находить прибежище на глухих горных заимках. Особенно «густонаселенным» убегавшими староверами оказалось дикое и непроезжее ущелье Убы.
Чтобы возвращать беглецов под надзор, правительство организовывало целые экспедиции, вылавливающие духовных беженцев по дебрям Алтая.
Но неожиданно среди насильно возвращенных разразился непонятный мор, который в одночасье выкашивал целые семьи и безлюдил дома. Староверы вымирали целыми селами. Так происходило до тех пор, пока кому-то не пришло в голову раскопать одну из свежих могил под характерным староверческим крестом. И оказалось, что она пуста! Так же, как и соседние.
Куда же подевались покойники?
Ушли. Дальше и глубже. На Бухтарму, которую открыли «за Камнем» неутомимые искатели Беловодья. Вскоре тамошние места стали обетованной землей не только для староверов, но и утекавших вместе с ними беглых колодников-бергалов.
История 2: как Гурьев спас правительство большевиков
К зиме 1919-1920 годов в Советской России сложилась критическая ситуация с топливом. Обложенная со всех сторон «врагами революции» страна оказалась отрезанной не только от угля, но и от нефти. Потому письмо, направленное Лениным в адрес Астраханского реввоенсовета, звучало как вопль голосящего: «Нельзя ли завоевать устье Урала и Гурьева для взятия оттуда нефти, нужда в нефти отчаянная».
Операция по захвату нефтепромыслов и нефтехранилищ Эмбы, общее руководство которой осуществлял М.В. Фрунзе, — одна из блистательных военных акций Красной армии. Нужно ведь было не только захватить, но и сохранить цистерны наполненными, а скважины работающими.
Уже 5 января стремительным броском конников 4-й армии у белоказаков был отбит Гурьев, а вскоре за тем кавалеристы 25-й дивизии захватили Ракушечью пристань, где хранилось 12 миллионов пудов нефти. Отступавшие все же успели поджечь сырье, но огонь не разгорелся: красноармейцы вместе с местными рабочими сумели погасить пламя. И спасти победивший пролетариат.
История 3: как вместо Лхасы экспедиция Рериха оказалась в Семипалатинске
Центральноазиатская экспедиция Рериха (правильнее, экспедиция Рерихов — в предприятии участвовала и супруга Николая Константиновича Елена Ивановна, и старший сын Юрий Николаевич), длившаяся с разной интенсивностью с 1923 по 1928 год, охватила своими маршрутами всю Глубинную Азию — от Индии до Сибири и от Кашгарии до Монголии. Специально работать в Казахстане участники не планировали, и их посещение было типичным «проездом». К тому же незапланированным. Для Рериха и его спутников это был лишь единственно возможный путь выхода из Западного Китая, власти которого заставили значительно изменить (и удлинить) планировавшийся ранее маршрут.
Синьцзянский этап Центральноазиатской экспедиции оказался непростым и непредсказуемым. Местные губернаторы, практически отрезанные в те годы от Пекина и оттого нестесненные в своем самовластии, изрядно расстроили планы и здорово попортили кровь Рерихам. Было запрещено писать картины, иметь при себе личное оружие, выбирать интересующую дорогу. Полгода, проведенные в Китае, заметно помотали нервы Николаю Константиновичу. Вот почему он так искренне радовался, когда ему, наконец, удалось перейти границу СССР и ощутить совершенно иное к себе отношение.
Экспедиция пересекла госграницу в районе Чугучака 28 мая 1926 года, 31 мая добралась до Тополевого Мыса (это село, бывшая пристань на Зайсане, позже оказалось на дне Бухтарминского водохранилища), 1 июня села на пароход, 3-го доплыла до Усть-Каменогорска, 4-го была уже в Семипалатинске и 8 июня добралась до Омска. Таким образом, «казахстанский проезд» Центральноазиатской экспедиции тянулся почти две недели. Любознательные участники успели за это время многое увидеть и многое узнать.
Встречные часто пугали жуткими рассказами про «многие случаи киргизских грабежей», Николай Константинович всматривался в лица встречных казахов, скорее, с любопытством, нежели со страхом. Для него степняки были вестниками из боготворимого им прошлого.
«Около нас ехала киргизская стража. Те же скифы, те же шапки и кожаные штаны и полукафтаны, как на Куль-Обской вазе. Киргизы гонялись за показавшимися через дорогу волками. Один из киргизов нарвал для Е.И. большой пучок красных пионов...
Взгорья и холмы. Пологие курганы. Седая трава и ярко-красные откосы. Аилы киргизских юрт».
Впрочем, истины ради нужно заметить, что Рерих все же остерегался местных барантачей, о которых слышал многочисленные рассказы по обе стороны границы. Но чем далее к Сибири, тем реже слышались такие истории.
«И киргизов сибиряки мало опасаются: это так себе, барантачество — степное воровство, степное удальство. И команч, и зуни в Аризоне тоже угонят коня. Да своих ли коней стреножили скифы на вазе Куль-Оба?».
В Семипалатинске, где происходила пересадка с парохода «Лобков» на пароход «8 февраля», Николай Константинович и его спутники сходили на берег и гуляли по городу.
«Заходим в книжный склад, не видим ни одной пошлой книги. Масса изданий по специальностям. И это все в пограничном захолустье в уединенном Семипалатинске. Рядом стоят и белые каменные дома, и серые деревяшки; как будто все то же самое, но жизнь иная».
«Иная жизнь» в Советском Союзе приятно удивляет Рериха повсюду. Ведь его связь с родиной прервалась еще в 1918 году, когда он оказался в эмиграции. Потому он с такой жадностью и любопытством отмечал те перемены, которые произошли в стране в его отсутствие. Особенно поразила любознательность встречных («великан осмотрелся и хочет знать все»). Но не только.
«Павлодар точно высыпал к пароходу. Малыш спрашивает другого, совсем крохотного: «А ты пионер?». Интересно отметить легкость передвижения людей, столь характерную для нынешнего времени. Послушайте разговор: тот из Камчатки теперь в Семипалатинске; этот побывал в Сеуле и в Бухаре. Этот от границ Польши; этот из Нижнего Новгорода теперь на Алтае. Ведь крылья растут. «Все возможно и все доступно». И уходит главный бич жизни — страх и предрассудки».
История 4: зачем акмолинские железнодорожники лезли в топки паровозов
1941 год разделил страну на две части. Фронт и тыл. Тыл работал на фронт. А фронт защищал тыл. Вместе они приближали победу, которой жили все даже в тот, самый неудачный для Советского Союза, год.
Однако проводить четкую грань между фронтом и тылом не стоит. В мирных районах население жило по законам военного времени. И трудовые подвиги тех, кто работал в тылу, всегда приравнивались к героизму тех, кто сражался на фронтах.
Уралмашевская бригада Михаила Попова 21 сентября 1941 года первой получила звание фронтовой. И очень скоро сотни других бригад и цехов стали не только фронтовыми, но и гвардейскими. Среди первых «гвардейцев тыла» оказались, кстати, и кустанайцы с завода искусственного волокна.
Героизм, совершаемый в тылу, был не менее масштабным, чем на фронте. Некоторые его примеры вообще напоминают о подвигах Гастелло и Матросова. Об одном из таких сообщала «Казправда» от 4 августа 1942 года.
В Акмолинское депо поступил аварийный паровоз, у которого лопнула распорка в топке. В таких случаях, прежде чем приступать к ремонту, нужно как минимум остудить топку. Это всегда влечет продолжительный простой драгоценной машины. И тогда два котельщика, Кучеренко и Бекиров, «забросав пламя сырым углем и надев мокрые плащи, в горящей топке исправили повреждение».
Так же, как вслед за Матросовым затыкать собою амбразуры кинулись другие герои, за Кучеренко и Бекировым в раскаленные топки полезли их последователи. Среди них были и другие акмолинцы — Скворцов и Курбатов, а также атбасарцы — Семенов и Сынков.
