Потом и кровью
Жесткая отсидка с девяти до шести, пусть даже с перерывом на обед, приводила к выгоранию даже самых усидчивых. Элементарная усталость, потеря концентрации, утрата трудового пыла — все эти неприятные следствия монотонного расписания приводили к тому, что ожидание выходных становилось для многих советских работников смыслом производственного бытия. Иногда так невыносимо хотелось выйти за проходную и отвести душу на стороне, но... Твое отсутствие на рабочем месте замечалось сразу и непременно приводило к неприятным последствиям (разборам на собраниях, выговорам — устным и письменным и даже лишениям премии). «Прогульщики» стояли в одной линейке с «бракоделами», чуть повыше тунеядцев.
Для того чтобы отпроситься с работы, нужны были веские основания. Хотя и существовали разные хитрые варианты официальных отгулов, позволявшие не только «смазать карту будня (плеснувши краску из стакана)», но и заработать очки, а то и прибавку к летнему отпуску. Например, стать донором и сдать кровь. Деньги за донорство не платили, оно считалось безвозмездным, но зато день сдачи, а также и следующий были твоими. Еще один день прибавлялся к отпуску. Важным делом считалось и дежурство в ДНД, также влекущее приятные преференции в осязаемом грядущем.
А были дни, когда организации вроде «Онера» вообще пустели и сиротели. Это если коллективы почти в полном составе отправлялись в колхоз спасать сельское хозяйство от очередной напасти — небывалого урожая, который без такой всенародной заботы мог остаться неубранным. Урожай все одно уходил под снег, пользы от таких помощников было немного, зато кто-то где-то ставил галочку, а коллектив получал неожиданное отдохновение на лоне природы, эдакий незапланированный пикник в рабочее время.
Помню одну такую поездку в Иссык на яблоки. Часа два мы ехали туда. Часа два азартно собирали яблоки, в основном падалицу, которая шла на производство заветного «народного продукта» — «Яблочного крепкого». После чего, расстелив одеяла и вывалив в центр дастархана у кого что было припасено (а припасали с чувством, осознавая, как влияет работа на свежем воздухе на аппетит), приступили к самому интересному. (Сохранившееся фото не даст соврать.) Обед плавно перешел в послеобеденный отдых. А потом наступила пора возвращаться. Возвращались с песнями и нагруженными яблоками (не падалицей) котомками. Славные были времена.
А иногда случались совсем уж неожиданные случаи освобождения от работы. Об одном таком хочется вспомнить подробнее.
За партой с классиками
Наверняка все поклонники Виктора Цоя, а в нашем городе их особенно много, не только видели фильм Рашида Нугманова «Игла», но и помнят его во всех подробностях и нюансах — от и до. Именно после этого фильма Алма-Ата стала «родным городом» Цоя. Где он будет жив всегда.
Для меня этот фильм был знаменательным двумя моментами. Ибо в нем ярко засветились два моих приятеля, соратника по «Сценарной мастерской» — своеобразной студии, существовавшей на «Казахфильме» на рубеже 1970-80-х, в которой молодых киноманов ненавязчиво знакомили со всеми таинствами кино и готовили к поступлению во ВГИК, единственный и неповторимый киновуз СССР.
Мастерская зачиналась еще в старом здании «Казахфильма» (бывшем Дворце культуры и будущей филармонии, на Комсомольской — 8 Марта), а продолжалась во вновь построенном комплексе киностудии на Аль-Фараби. Учиться в ней было не только интересно, но и полезно. Нам мало того что показывали кино, которое не выходило в широкий прокат (еще или вообще), нас посвящали во все тонкости восприятия, учили правильно видеть, нестандартно думать и ясно выражать свои мысли.
Очень сожалею, что забыл имя вдохновительницы всего этого дела (крутится Екатерина Васильевна, но...), однако хорошо запомнил тех «приглашенных педагогов», которые нам преподавали или с нами встречались-общались. Это были настоящие мэтры: сценарист Лаврентий Сон, режиссер Вадим Абдрашитов, кинооператор Марк Беркович, художник Павел Зальцман.
А среди слушателей мелькали очень яркие девочки (отчего-то все с самых дальних окраин Алма-Аты) и очень неординарные ребята. Среди них выделялись двое — Саша Баранов и Бахыт Килибаев. Две противоположности. Один — грубо вырезанный, жесткий, что называется, «из народа» (что-то шукшинское), а второй — интеллигент, до мозга костей пропитанный изощренным воспитанием и мягкой иронией, рафинированный очкарик. Но, однако, уже тогда их тянуло друг к другу. Как, впрочем, и всех нас, случайно собранных тягой к кино с разных концов города, тянуло тогда ко всем и всему происходящему вокруг.
Баранов с Килибаевым поступили-таки на заветный сценарный факультет ВГИКа, где однажды, случайно оказавшись в Москве «проездом из Алма-Аты в Якутию», я разыскал их во ВГИКовской общаге. И порадовался, и позавидовал — ребята уже зарабатывали себе имена (и деньги), написав сценарий для всеми любимого детского киножурнала «Ералаш». И жили в картинно-безалаберной атмосфере среди мерцающих звезд, мелькающих метеоров (и недопитых амфор), в одной комнате. Продолжая дружить по жизни и творчески содружествовать. Но по-настоящему они прославились позже именно как сценаристы «Иглы».
Снято!
Второй момент — мое непосредственное участие в съемках культовой киноленты. Ну, той самой-самой, в которой разворачивалась драка в кафе. Может быть, невнимательный зритель и упустил мою роль. Так я напомню.
Для антуража неформальной атмосферы создателям кино понадобилось усадить за один столик трех бородачей. Надо вспомнить, что в те годы бородатые на улицах Алма-Аты не были столь обычны и навязчивы, как ныне. Можно сказать, что их на улицах вообще-то удавалось встретить не каждый день. Потому искать брадоносцев, блуждая по Алма-Ате, было все равно что разыскивать девственницу в борделе. И ассистент режиссера поступил разумно, решив, что «бороды» должны быть сконцентрированы среди «книжников» (и «фарисеев»), и пришел прямиком в Дом печати. И отыскал-таки... меня (единственного обладателя бороды в издательстве «Онер»).
Вопрос сходу был поставлен так: хочу ли я сниматься в кино? Ну а почему бы нет? Тем более я уже в одном снимался. Это еще когда учился в Ленинграде. В «Блокаде» — в знаменитой сцене, когда в промерзлой филармонии звучала пронзительная премьера «Ленинградской симфонии» Шостаковича. Где-то там, в переполненном зале, навеки затерялась и моя персона... Так почему бы не продолжить кинокарьеру дома? Тем более что съемки сулили (с руководством было договорено) несколько часов незапланированных отдохновений от усыпительного процесса чтения чужих рукописей.
Не знаю, сколько «бород» хотелось усадить за столик авторам — было бы смешно, если бы в этой сцене за ним сидело человек семь-восемь. Но где на всех бород найти?.. Это во-первых, а во-вторых, снимали не комедию, а лирический боевик, культовую драму для поколения 80-х. Так что антураж социального андеграунда злачного места мы создавали втроем. Меня как самого длиннобородого посадили по центру. По сюжету нам нужно было просто молча сидеть за чашечкой кофе и загадочно-многозначительно прожигать жизнь. Так, чтобы обратить на себя внимание оценивающего оперативную обстановку Моро (Цоя). Камера задержалась на нас несколько секунд...
Съемки проходили в модном алма-атинском кафе «Меруерт» (Мира, 173). Честно говоря, я не помню, снимался ли одновременно сам Цой. Да и, еще честнее, вряд ли вообще хорошо осознавал его личность и влияние на умы поколения. Музыка Цоя прошла мимо воспитанника Окуджавы и Высоцкого. И его песни не цепляли за душу верного почитателя бардовского искусства. Но я не отношусь к нему с каким-то предубеждением. Он — часть того времени, которое является «героическим» для моего нынешнего творчества и которому в силу своих способностей и возможностей славу пою. И сегодня, проходя мимо бронзового кумира, поставленного в торце бульвара Тулебаева, я по-свойски здороваюсь с молчаливым Цоем. Как-никак мы ведь из одного кино.
Что до знаменитой сцены драки, то она, скорее всего, также снималась без нас. А запомнилось мне... Кафе, где я никогда до того не бывал, и кофе, который подливали нам в чашечки в процессе дублей. Не реквизитный, а настоящий, свежемолотый, заваренный в настоящей кофе-машине.
Позже, уже в 90-е, кафе «Меруерт» сменит название и станет одним из первых «настоящих» клубов нового времени. С роскошным баром, уставленным импортным алкоголем, с буйной ночной жизнью, девочками и настоящими бандюганами, обратившимися в одночасье в хозяев жизни, законодателей мод и кумиров для новых поколений.
Герои «Иглы» в сравнении с ними смотрятся персонажами каких-то далеких детских сказок...
(Продолжение следует.)
