И что-то мне подсказывает, что многотиражный «Обувщик», от которого вряд ли остались мало-мальски полные подшивки, теперь уже окончательно канет в самые пучины бездонного информационного омута — когда еще кто-то помянет его так, как было позволено мне в рамках данного проекта.
А вот про «Онер», несмотря на то, что о его судьбе даже всезнающий искусственный интеллект всепроникающего интернета мямлит лишь что-то невнятное, будут вспоминать еще не раз. Потому что книги, выпущенные во времена оны (в том числе в конце 1980-х, о которых пойдет речь), будут листать и перелистывать все время, пока на этой планете не иссякнет любая разумная жизнь...
Дом печати и Дом народов — почувствуйте разницу
Пять из семи издательств, принадлежащих системе Госкомиздата Казахской ССР (кроме «Науки» и Казахской энциклопедии), занимали свои места на шести этажах Дома печати. Кто-то из особо впечатлительных и памятливых книгочеев (ну или хотя бы поклонников старого доброго кино), проведя ассоциацию с названием, наверняка вспомнит о легендарной редакции газеты «Станок», которая вместе с массой подобных помещалась в Доме народов. Том самом, который братья-классики обессмертили в своем нетленном романе: «Коридоры Дома народов были так длинны и узки, что идущие по ним невольно ускоряли ход. По любому прохожему можно было узнать, сколько он прошел. Если он шел чуть убыстренным шагом, это значило, что поход его только начат. Прошедшие два или три коридора развивали среднюю рысь. А иногда можно было увидеть человека, бегущего во весь дух: он находился в стадии пятого коридора. Гражданин же, отмахавший восемь коридоров, легко мог соперничать в быстроте с птицей, беговой лошадью и чемпионом мира — бегуном Нурми...»
Так вот, Дом печати был полной противоположностью Дома народов! Хотя иные авторы и ходили сюда годами, отмеряя свою жизнь сотнями коридоров, их мерный ход не колебал полумертвой тишины, царившей обычно внутри задания. И прерываемой лишь трижды в течении рабочего дня — около девяти утра, в районе шести вечера и с часу до двух пополудни, когда внутреннее пространство вдруг переполнялось таким обилием спешащих сотрудников, что неискушенный мог изумиться, сколько творческого люда способно было вместить непритязательное здание, расположенное на улице Абая. (Сам Абай, доживи он до того времени, наверняка искренне порадовался бы размаху книжного дела в Казахстане!)
Утром и вечером толпа книгоиздателей штурмовала вход и выход, а в обеденное время заполняла ведомственную столовую, располагавшуюся в полуподвале. Которая — со своими жидкими полупрозрачными щами, мелкорублеными шницелями размером с разношенную подростковую стельку и такой же изысканно-плоской жареной камбалой, подаваемой по четвергам (четверг, напомню, был объявлен в СССР рыбным днем) — также вряд ли хоть чем-то вдохновила бы кого-то из посетителей другого литературного аналога от другого автора-насмешника 30-х — МАССОЛИТовского «Грибоедова».
В остальное время рабочего дня можно было пройти весь коридор из конца в конец (а здание было вытянуто на целый квартал) и не столкнуться ни с одним встречным или поперечным. Что вполне объяснимо.
Книги, как известно, рождаются в безмолвии. Книгоиздание не терпит суматохи. Во всяком случае, до той долгожданной поры (иногда очень долго), когда одобренная, принятая в производство, вычитанная, отредактированная, откорректированная, отмакетированная, украшенная, оформленная по всем канонам и перепечатанная набело рукопись не преодолеет всех кругов тихого издательского ада и не поступит в наборный цех типографии. Раньше это было именно так. И весь этот процесс происходил за плотно прикрытыми дверями кабинетов. А типография была в другом здании (по соседству).
Сам же Дом печати (или Дом издательств), появившийся в Алма-Ате во времена «кунаевского архитектурного ренессанса» в 1981 году, и был задуман специально для размещения в одном месте (по адресу: Абая, 143) всех (ну или почти всех) государственных книжных издательств системы Госкомитета по делам издательств, полиграфии и книжной торговли КазССР.
«Онер» — сиречь «Искусство»
«Онер» занимал четыре этажа западного крыла Дома печати. Издательство появилось одним из последних, в 1980 году, и было нацелено на выпуск изопродукции, фотоальбомов, нот, плакатов, открыток, а также отвечающих специфике художественной литературы мемуаров, сборников, учебников, альманахов, детских книжек. И так далее и тому подобное. О разнообразии выпускаемой продукции говорит большое количество отделов и редакций. В одной из них, специализировавшейся на выпуске «серийной и массовой литературы», предстояло потрудиться и мне.
«Онер» отнюдь не являлся пасынком среди прочих издательств Госкомиздата. У меня, к сожалению, есть данные лишь по 1982 году, когда «Онер» выпустил «продукцию 145 наименований общим тиражом 5 миллионов 320 тысяч экземпляров». Всего же в тот год в Казахстане вышло 29,3 миллиона книг и брошюр. Солидно? Солидно. И я сомневаюсь, что в те годы, когда в издательстве работал я (с февраля 1987-го по июль 1989-го), показатели сильно разнились.
Дело в том, что это была счастливая пора, когда бумага в СССР еще была. Как и читатели, расхватывающие «макулатурные» тома Пикуля, Дрюона, Моруа... Кстати, некоторые из этих авторов повысили тиражи и нашего издательства. Об этом могу говорить с полной ответственностью, так как многие из них проходили мимо моих редакторских глаз (и рук, разумеется). Но об этом позже.
А еще одним немаловажным моментом стимулирования тиражей являлось то, что «Онер» издавал массу «презентационных» изданий, напрямую или косвенно рекламирующих республику. Например, фотоальбомы (в том числе «Советский Казахстан»), выпускавшиеся не только на русском и казахском, но и на английском, немецком и французском языках. Наши издания становились, быть может, наиболее известными образцами полиграфической продукции из Казахстана. Многие книжки отмечались наградами разных выставок и конкурсов. А потому и печатались за пределами республики — собственной базы для качественной цветной печати у нас в те годы попросту не существовало.
Кстати, издательство «Онер» располагало даже собственным книжным магазином «Онер», находившимся по адресу: Джандосова, 1. В том же 1982 году товарооборот там составил 245,5 тысячи рублей.
Начальство
Не могу сказать точно, но, по моим ощущениям, в «Онере» работало более сотни сотрудников.
Возглавлял в те годы издательство Султан Шарипович Оразалинов — человек аристократической наружности, решительный, немногословный и неулыбчивый. Его побаивались, хотя коротко контактировали с ним очень редко. Зато он очень монументально и веско смотрелся во всех президиумах. И неудивительно, ведь пара предшествовавших десятилетий была отдана работе на телевидении. Позже, уже в новые времена, Оразалинов ушел «в правительство», занимался развитием в области языковой политики и совершенствованием авторского права.
Как я понял, Оразалинов появился в издательстве незадолго до меня. С предыдущим руководством у Госкомиздата произошел какой-то фатальный конфликт (в причины которого я не вдавался, но говорили про него почему-то полушепотом), так что «Онер» обновился основательно. Тогда-то и появился новый руководитель, который собрал «свою команду». Благодаря чему здесь возник Петрович (ленсменовец Валерий Петрович Огнев был приглашен замом главного редактора по русской литературе), ну и я следом.
Главным редактором был тогда же назначен еще один «посторонний» — Алибек Асылбаевич Аскаров, человек, напротив, очень мягкий и миролюбивый как внешне, так и внутренне. Позже, однако, все это не помешало ему дорасти до замминистра печати РК.
Ну а моим непосредственным шефом, возглавляющим отдел серийной и массовой литературы, где в мое ведение попадало все, выходившее на русском языке, стал Ескен Еркешевич Елубаев, сколь суровый внешне, столь мягкий изнутри.
Ескен был немного наивным и сохранившим в своих недрах массу того, что каждый из нас неминуемо теряет (или выбрасывает за ненадобностью) в процессе взросления. Недаром он известен в казахской литературе как проникновенный поэт, писавший о детях и для детей. Причем главными героями его стихотворений (а он написал несколько десятков книжек) оставались простые аульные мальчишки советского разлива, озорные, впечатлительные, живые, но ведающие, что такое хорошо (и что плохо).
Ескен не очень хорошо говорил по-русски (а я вовсе никак не понимал по-казахски). Но при этом мы всегда находили общий язык, принимали шутки и обходились безо всяких производственных конфликтов. Если не считать одного случая...
Но об этом — в следующий раз.
(Продолжение следует.)
