Какое отношение к этому миру оперов, инспекторов, следователей, патрульных, участковых, гаишников (а также и принадлежащих к тому же ведомству пожарных) имел я? Формально никакого. А фактически...
В 30-е годы меня бы определили как «сочувствовавшего». Ибо я не только с благожелательным интересом относился к деятельности «родной милиции», но и не чурался оказывать ей посильную помощь. Благо такая возможность безвозмездно помогать правоохранителям в борьбе «за чистоту улиц» (без отрыва от учебы и работы) у жителей СССР существовала. И этой возможностью пользовались многие сознательные граждане той страны.
ДНД и ОКД. В чем разница?
О том, как же сильно изменилось за короткое время наше общество, ярко свидетельствует наше отношение к криминалитету и правоохранителям. Еще полвека назад нарушители спокойствия и законности знали свое ограниченное место. В кино не делали из них героев. Преступники боялись милицию, а вот законопослушные граждане не боялись. И даже считали своим долгом помочь в силу своих возможностей и способностей.
Каждый вечер добровольные народные дружинники (ДНД) надевали красные повязки и выходили на патрулирование родных улиц. Хотя, признаю, происходило это не всегда добровольно, а оттого зачастую весьма формально. Но само появление дружинников в вечерних городах и селах предотвращало многие противоправные казусы и утихомиривало не очень законопослушных граждан. И хотя в ответ на замечание иной, особенно разгоряченный спиртным, мог и огрызнуться, случаи активного противодействия, а тем паче нападения на дружинника считались вопиющими и несли за собой «всю тяжесть» наказания. И все тогда знали, на чьей стороне сила, за кого вступится закон и за чьими спинами окажутся симпатии окружающих.
Куда более бескомпромиссными и активными борцами за чистоту улиц и торжество закона, нежели члены ДНД, считались бойцы комсомольских оперативных отрядов и дружин. В их-то ряды и брали не всех — юношей и девушек, желавших встать на правильную сторону и посодействовать наведению правопорядка в борьбе с преступностью и правонарушениями.
По зову сердца
Оперативная комсомольская дружина (ОКД) существовала и в нашей средней школе No 21 Талгарского района Алма-Атинской области, располагавшейся в Научном городке казахстанских физиков. Патронировал ее сотрудник ИЯФ Леонид Викторович Обанин. А бойцами были мы, юноши с горящими глазами. Старшеклассники.
Из нашего 10-го «В» (выпуска 1975 года) в ОКД участвовало человек 10-12. Практически все мальчишки. Сегодня все они, уже изрядно подросшие и потрепанные жизнью, равномерно рассеяны по самым разным странам света, и среди них есть и член-корреспондент РАН, и перманентный оппозиционер, обретающийся ныне в Болгарии, и тихий американский пенсионер, и потерянный гражданин Германии...
В определенные вечера мы собирались в опорном пункте участкового милиционера (он находился во флигеле Поссовета на улице Коммунистической), надевали красные повязки и отправлялись патрулировать улицы родного поселка. А по субботам снаряжались в ДК на «танцы».
«Танцы» в те благословенные поры патриархального бытия редко обходились без драк (а драки еще реже заканчивались поножовщиной), и наше присутствие несколько облагораживало атмосферу. Еще одним злачным пунктом считался «пятачок» у Гастронома с вино-водочным отделом (в то время в поселке он был единственный). Иногда вместе с участковым (или шефом Обаниным) мы участвовали в отработках по линии ГАИ. Тогда нам выдавались полосатые милицейские жезлы, и мы останавливали проезжавшие автомобили (что удивительно, водители останавливались безропотно!) для проверки документов.
Кроме того, иногда мы сопровождали участкового «на вызовах». Идеализировать нашу «научную деревню» было бы неправильно, жили в ней и «неблагополучные семьи», и «трудные подростки», и «малолетние хулиганы», и «хронические алкоголики-бузотеры», и даже отдельные рецидивисты — завсегдатаи «мест лишения», ненадолго появлявшиеся в родных пенатах и скоро вновь на года исчезающие из поля зрения земляков.
Трудность выбора
А было нам, бойцам школьной опердружины, по 16-17 лет. Так что для нас, пацанов, все это почиталось не только важным и нужным вкладом в укрепление правопорядка, но еще и увлекательной игрой с острым привкусом такого необходимого в эту пору экстрима.
Надо сказать, что благодаря подвижничеству Леонида Викторовича Обанина и живому участию поселковых властей мы постоянно ощущали на себе значимость того процесса, в который оказались вовлечены. Нам, например, пошили форменные кожаные куртки (до той «кожи», которая массово хлынет из Китая в баулах «челноков», оставалось еще более девятилетия, и это было круто), выдали «красные книжицы» (моя сохранилась у меня до сих пор), с нами проводили регулярные занятия по самообороне без оружия и беседы о социалистической законности. Но самое главное — мы тогда сделали свой осознанный (и до сих пор думается, правильный) выбор.
Вот как резюмирует ныне ту нашу деятельность Евгений Соловьев, один из нас: «То время для подростков 8-10 классов было как весы Фемиды. Какую сторону выбрать, какую из романтик. Романтику созидания в рядах строителей светлого будущего (учеба, работа на благо всего нашего советского общества) или романтику уголовного мира. Был выбор. И у каждого направления были свои кумиры и примеры для подражания.
Многие из нас шагнули на нужную, по моему мнению, чашу весов, ни разу не пожалев об этом...»
Женя знает, о чем говорит. Ибо для него этот юношеский шаг определил дело будущей жизни. Долгие годы Соловьев работал в алма-атинской милиции. Работал с честью. И ушел, только окончательно осознав, что не сможет наступить на горло собственной песни в те мрачные времена, когда законопослушные граждане правоохранителей начали бояться больше, чем преступников.
В тот самый «переломный момент» нашей истории, когда те, выбравшие другую «сторону весов», оказались вдруг весьма востребованными и даже уважаемыми персонажами в обществе...
Злачный Ленинград
Но покуда бескорыстное «помочь милиции» еще не означало «забрать заявление», таких ординарных молодых идеалистов, как мы, в стране оставалось предостаточно. Во всяком случае, когда после школы я отправился учиться в Ленинград, то тут же обнаружил оперотряд и в новом альма-матер — Ленинградском пединституте имени Герцена. И тут же влившись в его ряды, ощутил себя «своим среди своих». В оперотряде я нашел не только единомышленников, но и верных товарищей, таких как потомственный питерский интеллигент Леша Кожин (он потом осел в Выборге), комиссар Валера Шипов (с ним мы встретились позже в геологической экспедиции по Якутии), очаровательная Лена Красовская (живет ныне в городе НьюЙорке) и многие другие.
Наша дружба вовсе не замыкалась патрулированием дворов и улиц злачного Питера и заботами о судьбах «трудных подростков». Мы, например, сформировали свою межфакультетскую тургруппу, в активе которой были и участие в институтских турслетах, и зимний переход на лыжах через Ладогу (по Дороге жизни), и строительство собственной землянки на берегу реки Волчьей. Да и не только. Могу сказать, что тяга к Востоку впервые появилась у меня в семье Кожиных, когда Лешин папа, химик, возвратясь из командировки в Индию, потчевал нас слайдами из своей поездки. Мы тогда много читали книг, думали о будущем, спорили.
Профилем нашего оперотряда оставалась работа с «трудными подростками», состоявшими на учете в детской комнате при 5-м отделении милиции, располагавшемся на Пушкинской площади недалеко от Московского вокзала. Это центральный район Ленинграда, который славился знаменитыми питерскими коммуналками (бывшими во времена Достоевского «доходными домами»). Там испокон советской власти селились знаменитые пролетарии и откровенные маргиналы (в те времена зачастую это было одним и тем же), неблагополучные семьи которых и поставляли на конвейер наш контингент, с которым мы не только «вели разъяснительную работу». У каждого из нас имелся свой прикрепленный подшефный. Считалось, что неформальное общение сможет вызволить его из криминального окружения.
Но, честно говоря, облагораживающе влиять на «трудных» мне, «долгогривому» ровеснику, было сложновато. А потому и не очень интересно. Так что, когда мне предложили перейти в районный оперотряд при райкоме комсомола Куйбышевского района (а его территория — весь Невский от Адмиралтейства до Московского с прилегающими кварталами), я согласился, не размышляя. У районного оперотряда были свое помещение на Садовой и свой штатный командир пылкий Саша Николаев. Вот где началась настоящая работа! Благодаря ей я узнал изнаночную сторону города на Неве не хуже, чем парадную. Так что и сегодня легко могу провести экскурсию по «злачному Ленинграду» 1970-х годов.
Страстное увлечение привело к тому, что в какой-то момент и я готов был связать свою жизнь с работой в милиции. Но это был именно миг, который промелькнул и улетучился. А что осталось? Ощущение неколебимости своей верной гражданской позиции, непримиримость к нарушениям порядка, потребность вмешаться, когда обижают женщину, глумятся над слабым, хамят старику. Даже сейчас, когда порядок вещей в обществе поставлен с ног на уши, когда кардинально поменялись сами идеалы, когда любое вмешательство в любое недоразумение чревато фатальными неприятностями, проходить молча мимо... Получается не всегда. И еще один любопытный казус, который может изрядно позабавить любого реального казахстанца — за свою жизнь я ни разу не дал никому ни одной взятки. И не скрываю этого, прекрасно осознавая, что в глазах многих соотечественников такое признание равнозначно объявлению себя идиотом.
К чему я это все? Ах, да. К милицейской газете «На страже». Но о ней теперь уж в следующий раз.
(Продолжение следует.)
