Так, как некогда канули в Лету прежние носители: петроглифы, глиняные таблички, ломкие папирусы и благородные пергаменты, самую память о которых без жалости изничтожил лукавый супостат, самоуверенно лыбящийся из каллиграфических линий и типографской краски разлетающейся по миру бумаги.
Утренняя зарядка со свежим номером
Одной из самых заметных потерь на медиаполе лично для меня стала «Ленинская смена» — республиканская молодежная газета, попасть в которую мечтал когда-то не только автор этих строк, но и всякий начинающий борзописец, проживавший на территории Казахстана.
Республиканская — вовсе не значило чего-то второстепенного, низкосортного и провинциального. Тем, кто вращался и рос в той журналистике, хорошо известна иллюзорность нашей «провинциальности». Среди нас жили и работали профессионалы самого высокого класса (их называли акулами пера), с хорошим образованием (окончившие МГУ и ЛГУ) или вовсе без оного, талантливые от природы, но независимо от этого хорошо осознававшие уровень планки, задранной предшественниками. Не случайно, уезжая из Казахстана на работу во всякие «центральные органы», «наши» вовсе не терялись среди прочих. И в Ленсмене такие сверкали особенно ярко.
Главный принцип партийной журналистики того времени состоял вовсе не в умении писать как надо, а просто в умении писать. У автора с корявым литературным языком, плохим словарным запасом, скудным багажом знаний шансов долговременной работы в таких органах, как «Казправда», «Огни» или «Ленсмена» (пишу про русскоязычную журналистику, потому как был связан именно с ней, но думаю, что то же относится и к казахской прессе), просто не оставалось. Хотя газеты издавались колоссальными тиражами, их было мало. А желавших «стать журналистами» — много. Держать в редакциях бездарей и бездельников никто не собирался — талантливый и «писучий» алкоголик всегда имел преимущества перед блеклым и вялым трезвенником!
Те, кто не справлялся в «Казахстанской правде», понижался в статусе до «Ленинской смены» и «Огней Алатау», кто не тянул там (а «там» был ниже именно статус, но не уровень), передвигался еще на ступеньку ниже — в «Вечернюю Алма-Ату», а то и в какую-нибудь «районку» или отраслевую многотиражку. Кто не приживался там, шел на телевидение (если обладал хоть какой-то харизмой) или вообще на радио (если харизмы не было). Так, по крайней мере, обоснованно шутили на рубеже 1970-80-х годов прошлого века.
Более осознанным и направленным при этом был обратный процесс. Восхождение по мере роста мастерства от многотиражки к «Вечерке» и так далее. Нужно сказать, что именно принадлежность к традиционным бумажным СМИ почиталась, во многом благодаря традиции, признаком настоящего журналиста. Что до радио и телевидения, то их все же во многом рассматривали как средства развлечения. Несмолкающий эфир. Фон. Газетчики посмеивались над своими «электронными коллегами», работавшими в сфере «елевидения» и «радиоверещания». Наивно забывая о том, кто смеется лучше всех.
Несомненным достоинством тех, кто работал в «Ленинской смене», был, кроме всего прочего, юный задор, комсомольский запал, молодой максимализм и неистребимое желание движения, соответствия заповеди «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете». Оттого «Ленсмена» была столь искренне почитаема и широко читаема не только юными поколениями казахстанцев, но и всеми, кто не мыслил своего утра без свежего номера и заряда бодрости, который источали пропахшие свежей краской еще не высохшие до конца страницы распахнутого тут же (у ларька «Союзпечати» или почтового ящика) номера. А таких, кто не мыслил, найти в те годы было практически немыслимо.
Главред Подгорбунский
Я пришел в «Ленсмену» во времена ее расцвета, связанного во многом с деятельностью тогдашнего главреда Сергея Александровича Подгорбунского. Именно так казалось тогда. О масштабе Подгорбунского-журналиста (и организатора) говорит тот факт, что позже в Москве он какое-то время работал главой формировавшегося в те годы российского телевидения.
Но мне он запомнился вовсе не своей величавой фигурой, такой у него и не было, а напротив, скромным и интеллигентным обличием человека в очках, к которому я, начинающий (мои первые публикации в «Ленсмене» появились в 1980-м), мог зайти просто так — обсудить предложение или вообще поговорить о чем-то, что волновало. То, как много времени Подгорбунский отдавал беседам с докучливым внештатником, разумеется, трафило мне тогда, но ныне вызывает больше вопросов: зачем ему было это нужно? Часами, как мне тогда казалось, Подгорбэ (как называли его некоторые), терпеливо выслушав мои вопросы, отвечал, а более поучал, рассказывая о том, каким должен быть настоящий журналист и чего для этого не хватает лично мне. Будто и дел иных у главного редактора республиканской газеты не было, как вот так, терпеливо, учить умуразуму непонятно кого.
Во времена Подгорбунского в редакции работали по-настоящему классные журналисты (о которых я расскажу позже).
Многие из них были не только настоящими акулами пера, но еще и оригинальными личностями, способными не только сотворить резонансный материал, но и вытворить такое, о чем потом долго будут рассказывать друг другу на всех девяти этажах знаменитого редакционно-издательского корпуса. Здание незадолго до того выросло напротив Зеленого базара (по адресу Горького, 50) и приютило в своих кабинетах все газеты и журналы, которые издавались в Алма-Ате (от «Дружных ребят» до «Партийной жизни Казахстана»). Но редакция была не только каким-то созвездием отдельно сверкавших талантов, а именно коллективом единомышленников, в котором мне так хотелось поработать в те времена.
Тетрадка публикаций и заветные корочки
Публиковаться я начал в 1978-м и угодил в журналистику совершенно случайно. Вот как меня угораздило.
Я в тот момент работал в отделе кинохроники «Казахфильма» ассистентом оператора. Мы снимали документальную ленту под названием «Мишень» — о стендовой стрельбе и будущем чемпионе мира из Алма-Аты Александре Асанове. Для чего приехали во Фрунзе, где проходило очередное первенство СССР. Во Фрунзе жила удивительной яркости молодая женщина Валя Волкова, подруга моей мамы. Когда я разыскал ее где-то на окраине города, в маленьком домике, ее муж, какой-то невзрачный инженер, чтобы произвести впечатление, вдруг вытащил из ящика стола заполненную до половины общую тетрадь. На каждой ее странице была аккуратно приклеена небольшая вырезка из газеты. Это были его публикации, которыми он разнообразил свою жизнь и тешил самолюбие.
Тетрадь инженера поразила-таки мое воображение, не знаю уж почему. А чем, собственно, я хуже его, почему я не могу заиметь такую же тетрадку со своими опусами? Мысль захватила и полонила. Честолюбие — великий движитель биографии, особенно в молодости. Писать я любил и умел (так мне казалось) уж, наверное, никак не менее того невзрачного инженера.
Но одно дело написать, а другое — напечатать. Никаких связей в журналистике не просматривалось, наша семья была зациклена на академической науке. Помог спорт. Вернее знаменитый Олег Космачев, неоднократный чемпион Союза по альпинизму и спортивному скалолазанию, в секции которого при КазГУ я тогда занимался. Узнав про мои заботы, он просто позвонил другому альпинисту, Уралу Каймирасову, спортивному журналисту из КазТАГа. Таким образом сразу в нескольких газетах появился распространенный телеграфным агентством Казахстана материал с оригинальным названием «Спор скалолазов» и еще более оригинальной подписью А. Михайлов.
(Что до заветной тетради публикаций, то сначала я действительно с гордостью собирал в папку свои первые заметки и газеты. Сегодня они занимают несколько полок и несколько коробок моего архива.)
Итак, к моменту прихода в Ленсмену в активе у меня уже был десяток газетных публикаций и ненасытное желание писать больше. Подгорбунский принял меня в газету в 1982 году. Однако лишь корреспондентом по договору. Хотя никаких прав в редакции я не имел, запись пошла в трудовую книжку и, что еще важнее, удостоверение мне выдали самое что ни на есть настоящее. Солидную красную корочку с золотым теснением «Пресса» на одной стороне и логотипом «Ленинская смена» на другой.
По тем временам обладание таким документом уже почиталось большим делом. Тогда журналистов еще уважали и побаивались. Так что красные корочки сослужили мне неоценимую помощь — они не только открывали двери кабинетов и позволяли бесплатно проходить на любые мероприятия, концерты и театральные постановки, благодаря им решалось много технических проблем. Находились места в гостиницах, в окошках администраторов которых табличка «Мест нет!» бессъемно стояла на своем месте до истлевания. И появлялась возможность уехать (улететь, уплыть) куда надо, когда для простых смертных такой возможности опять же не просматривалось.
(Продолжение следует.)
