История 1: что представлял собой уездный Павлодар
Нынешний Павлодар — город вольготный, просторный и современный. Областной центр! Каким предстал бы нашему взору былинный Павлодар, уездный город Семипалатинской губернии, окажись мы в нем в «старорежимные времена»? Не очень процветающим. И очень провинциальным. Достаточно вспомнить, что с городом «в одной меже» лежала казачья Павлодарская станица.
В 1896 году в городе и станице числились 7624 жителя. А в городе без станицы — 4987.
«Дворян — 208, духовного звания — 31, почетных граждан и купцов — 182, мещан — 4249, крестьян — 410, военных сословий — 1062, киргизов — 1385, прочих — 97. Православных и единоверцев — 5675, раскольников — 217, католиков — 28, протестантов — 12, евреев — 42, магометан — 1594, прочих исповеданий — 56». Эти данные приводит энциклопедия Брокгауза-Ефрона.
Трехклассные городское и женское приходское училища, сельскохозяйственная школа, мужские и женские церковно-приходские и мусульманские школы — вот то, чем мог гордиться город тех лет в области просвещения. Два православных храма и мечеть возвышались над деревянными избами и не являлись шедеврами архитектуры.
Городской больницы в Павлодаре не было. Помощь страждущим оказывали «лазарет военного ведомства, специальные киргизские приемные покои, частная сельская аптека». Зато в городе была выстроена великолепная каменная тюрьма, которая некоторым наблюдателям «казалась дворцом».
Что до деревянных домов, то в начале прошлого века в городе таковых числилось более тысячи. Правда, в мае 1901 года случился катастрофический пожар, после которого от этой тысячи осталась едва ли треть.
Сведущие люди в такие места, как Павлодар рекомендовали попадать зимой — хоть и морозно, зато нет опасности утонуть в уличной грязи или захлебнуться пылью. А еще зимний пейзаж Павлодара оживляли застывшие иртышские пароходы, оставшиеся на зимовку в устье местной речушки Усолки, где им не страшен был весенний ледоход. Зима считалась благодатной и в торговом плане. Мостов через Иртыш не существовало, и потому торг со Степью особенно оживлялся в первые дни надежного ледостава.
Обмениваемые на скобяные и мануфактурные товары степные продукты (кожа, шерсть, конский волос, овчина) на месте почти не обрабатывались, а отправлялись в сыром виде в Тюмень, а также на крупные сибирские ярмарки Ирбитскую и Ишимскую по Иртышу. А обратно из Томской и Тобольской губерний везли сюда хлеб. Если учитывать, что в отдельные годы ввиду мелководья пароходы дальше Павлодара не ходили, город в плане экономики был большой перевалочной базой, складом сырья и товаров.
Читателя старшего возраста, конечно же, живо волнует вопрос — а что же павлодарский пролетариат? Был ли такой? Был! На пяти местных фабриках (двух салотопенных, двух кирпичных и одной мыловаренной) нещадно эксплуатировалось в то мрачное время целых... 13 грядущих могильщиков буржуазии!
История 2: «парижанки» наших степей
Один из наиболее осведомленных исследователей жизни степняков XIX века Василий Радлов как-то написал, что казахов «с полным основанием можно назвать французами Западной Азии». Мотивируя свое высказывание необыкновенной общительностью кочевников, постоянной тягой к веселью, любовью к «цветастым беседам».
Ну а если собрать воедино все письменные восторги русских путешественников по поводу достоинств казахских женщин, то их наберется куда больше, чем даже восхищений по поводу хваленых парижанок. «Особенно приятное впечатление производят девушки в 16 — 20 лет, недурны молодые женщины до 25 лет». Наблюдательные ценители отмечали, что у молодых «легкая покачивающаяся походка». А для пущей неотразимости степные красавицы вовсю пользовались косметикой: белилами, румянами и... желтой краской для пальцев.
Как тут ни вспомнить мимолетное степное увлечение Александра Сергеевича Пушкина, однажды заглянувшего случайно в придорожную калмыцкую юрту. А.С. даже размечтался о том, как бы бросить все к чертям собачьим и укочевать с номадами, куда глаза глядят (а глаза номадов всегда глядят в степь). Но ограничился лишь стихотворением.
Если бы национальный гений России заглянул не в калмыцкую, а в казахскую юрту, то мы могли бы его больше и не увидеть. Ведь, по мнению того же Радлова, казашка более свободна в общении с мужчинами, чем калмычка и даже русская. А по замечанию другого знатока кочевой жизни Григория Потанина, казашки на голову выше всех прочих степнячек как по красоте, так и по чистоплотности. В отличие от монголок, которые не только никогда не мылись, но и одежду свою носили до полного истлевания, дочери наших степей любили щеголять в белоснежных одеяниях и находили возможность чистотой поддерживать свое реноме «парижанок».
От неравнодушных глаз исследователей не ускользало, однако, и то, что «стоит девушке выйти замуж, как она перестает следить за своей внешностью». А «неряшливо одетые встречаются только среди замужних женщин».
История 3: про кильку всесоюзного масштаба
Один из признанных великанов рыбной промышленности СССР Гурьевский рыбоконсервный комбинат имени В.И. Ленина был построен в 1933 году. В семи километрах от Гурьева на берегу Урала вместе с комбинатом возник целый городок, который к 1957-му даже стал райцентром.
О размерах «рабочего райцентра» говорит то, что наряду с двумя обычными школами тут существовала еще и медицинская, а также мореходное училище и техникум рыбной промышленности. Здесь же располагались судоремонтный завод и управление Урало-Каспийского рыбопромышленного треста — «штаба рыбной промышленности Гурьевского совнаркома».
Рыбоконсервный гигант ежедневно давал 50 000 банок консервов, а продукция его стала всенародно любимой закуской для целого поколения советских людей. Лещ, сазан, жерех, сом, судак в масле, томатном соусе, собственном соку и главное — знаменитая «килька в томате» (банки с которой — признанное дополнение к заветной поллитровке при соображении «на троих» — потребители называли «братской могилой») — все это было непременным атрибутом ежедневного потребления пролетариев, колхозников и советских интеллигентов.
История 4: взрыв в Медео. В чем рекорд
Алмаатинцы 21 октября 1966 года в 11 часов утра пережили подземный толчок, которого ждали заранее. Взрыв в Медео ощутили не только горожане, но и сейсмические станции всего мира. Искусственное землетрясение хорошо почувствовали не только в Алма-Ате, сейсмическая станция которой зарегистрировала подземные толчки силой до пяти баллов. В радиусе 1,5 километра от «эпицентра» было отмечено полноценное 7-балльное землетрясение (примерно такой силы было достаточно для разрушения Ташкента). А толчки в три балла ощутили жители Талгара.
Многие взобрались на крыши и скопились на площадях, откуда в те годы хорошо просматривались горы. Благо, что осенний день был солнечным и теплым. Как позже вспоминал Д.А. Кунаев: «Обстановка сложилась такая, что город буквально жил готовящимся взрывом. Он стал главным событием, которого ждали с большим волнением, так как нашлись и «теоретики сомнения», доводы которых порождали нежелательные слухи».
Но взрыв разочаровал многих наблюдателей. Когда рядом с Мохнатой сопкой взметнулся вверх черный шлейф пыли и газа, горожане почувствовали лишь легкий сейсмический толчок (к каким привыкли с детства) и услыхали отдаленное грозовое урчание. И всего-то?
«Уникальность взрыва в Медео заключалась в том, что в одном из пяти его зарядов было сосредоточено 3604 тонны химических веществ. Такого количества взрывчатки в одном заряде мировая практика еще не знала».
Да, в Советском Союзе в те годы гремели «мирные взрывы» куда большей силы. Однако заряда такой мощности не подрывалось.
Как было сказано в «Заключении Правительственной комиссии Совмина Казахской ССР»: «В течение четырех секунд было поднято на воздух более двух с половиной миллионов тонн скальных пород, которые образовали колоссальную плотину, навечно заклинившую ущелье Малой Алматинки».
