Заглянуть и остаться
Все отдыхающие в СССР делились на две категории — организованную и неорганизованную. Организованный курортник, привилегированный в плане быта, с законным койко-местом, трехразовым питанием и обязательным набором развлечений от «массовика-затейника» после ужина посматривал на своего стихийного визави с чувством нескрываемого превосходства. Еще бы — достать путевку в Боровое в сезон удавалось далеко не каждому члену профсоюза!
Впрочем, «неорганизованных» эти взгляды свысока мало задевали. У них была своя жизнь, также перенасыщенная всеми курортными радостями и полной свободой. Утверждаю это опираясь на собственные впечатления. Отдыхать «планово» никогда не умел и не любил.
Когда я впервые попал в Боровое в начале июля 1983 года (случайно заехал!), то понял, что... Останусь тут до конца лета! (О, благодатные времена юности, позволявшей такие шальные отклонения от магистральных направлений жизни!) Потому как сразу влюбился. Влюбился в эти сосны над гранитами, в эти черные силуэты гор на фоне вольных разливов сливающихся небес и вод на закате. В этих отчаянно кидающихся сверху в воду чаек, в это суетливое клацанье беличьих лапок о кору стволов, в эти замшелые дикие камни. И... в этих юных девочек (а как без них?), вырвавшихся на волю, осознавших свое неодолимое величие и дозревших-таки до своих первых курортных романов.
Койко-место за 1 рубль
Решить остаться было легче, чем остаться. Потому как найти место в сезон даже в безразмерном частном секторе Борового было в те годы куда как проблематично. Я долго бродил по патриархальным уличкам старого села, впитывая нарочитую архаику былого уюта и пытаясь найти хоть какое пристанище. Пока уже ближе к берегу Чебачьего, на Джамбула 4, калитку не открыла сердобольная баба Шура (гражданка Никанорова). В ее сарае я и обрел вожделенные приют отдохновения и пристанище до конца лета.
— Если в доме — 2 рубля за койку. Как везде. А если в пристройке — рубль с человека. Если вам надо готовить, то полтора...
Нет, готовить не надо. В центре Борового — там, где останавливались рейсовые автобусы из Щучинска, отыскалась общественная столовая. Вполне приличная по тогдашним временам. «Сметану и два какао...» «Индюшку тушеную будете?» (Индюшка в те годы была чем-то совершенно немыслимым в Алма-Ате!)
Ну а вечерами можно было чего-нибудь сготовить «дома», на газовой плитке — сварить картошку или на худой конец сварганить «суп из пакета» (таких чудес как заварная «китайская лапша» советская кулинария не знала). А то и просто взрезать знаковую банку «Кильки в томате», которая очень даже хорошо сочеталась со свежим белым хлебом, удивительно мягким и пахучим. И запить ужин бледным чаем и остывающим воздухом, в котором медленно угасала дневная атмосфера, настоянная на разогретых гранитах и распаренной хвое, постепенно вытесняемая ночным благоуханием буйных росистых трав и свежей озерной воды..
Баба Шура (гражданка Никанорова) приехала в Боровое откуда-то «с-под Одессы», и ее мягкий хохлятский говор изрядно сдабривал обстановку бытовой деревенской аскетичности ее небольшого домишки.
Ей всегда было что вспомнить, что рассказать, чему поучить.
— Зимы тут не морозные, но многоснежные, с буранами...
— Картошка — во такая!!
— Вы, ребята, без штанов не ходите. Милиция без штанов оштрафует!
В то лето ко мне в Боровое, на Джамбула 4, то и дело наезжали друзья из Алма-Аты. Я расписывал им в письмах местные прелести и взывал. А они внимали и приезжали.
Взобраться на Окжетпес
С утра мы обычно уходили в дальние походы — на Синюху, по Кругобайкальской дороге, в степь, где лежало соленое озеро с лечебной грязью.
Купались в основном на Большом Чебачьем, где вода была хоть и холоднее, но чище. Само Боровое в те годы отчаянно зарастало «травой морскою», и купаться в нем было не очень комфортно.
Идея-фикс того лета состояла в навязчивом желании взобраться на Окжетпес. Мы подходили к дерзкой скале с разных сторон, задирали головы и прикидывали возможные пути восхождения.
— В распор можно...
— Рискованно...
— Ну ее... Лучше не рисковать.
— Да уж. Пока ты будешь лететь вниз, успеют узнать твою фамилию и сообщить на работу!
Слава Богу, уберег — идея так и осталась нематериализованной.
Вечера также были посвящены пешим прогулкам. Но на более короткие дистанции. В поисках ощущений и приключений. Самые конкретные, стопроцентные приключения сулили танцы в ближайшем санатории. «Танцы» в те годы были неразрывны с дракой. Танцплощадки пленяли изобилием страстей, трепетностью случайных партнерш (по танцам, тех самых — «дозревших») и ярким светом. Само Боровое погружалось с закатом солнца в кромешную тьму, лишь кое-где прерываемую пятнами тусклых фонарных бликов.
Кроме танцев в ближайшем санатории духовную жажду культурно отдыхающих удовлетворял кинотеатр в центре поселка. Каким-нибудь на целую неделю заряженным «фестивалем индийских фильмов» — горячо любимых женщинами и снисходительно терпимых мужиками.
Захватывающая курортная жизнь
Санатории и пансионаты жили своей заповеданной жизнью, формально подчиняясь распорядку дня, а неформально — общенародным понятиям о полноценном «курортном отдыхе».
В СССР все путевки в санатории и пансионаты распространялись централизованно и зачастую бесплатно (или практически бесплатно). Так что единственным мерилом для того, чтобы попасть в ряды счастливых обладателей возможности отдохнуть «как люди», являлись трудовые достижения, общественные заслуги и кадровые успехи соискателя. Это практически исключало вариант того, что рядом, на соседней койке, окажется благоверная (и бдительная!) супруга (или наоборот). Более того, в престижные санатории и дома отдыха отдельным предприятиям выделялись по квоте лишь единичные путевки, так что очутиться даже под пристрастным взором какого-никакого забубенного сослуживца шансов также не было. А потому...
А потому можно было отдыхать на полную катушку, без оглядки! Игриво и весело! Что, собственно говоря, и имело место во всех домах отдыха и санаториях союзного, республиканского, ведомственного и районного подчинения. В том числе и тут, в Боровом.
На курортах между делом не только завязывались долговспоминаемые левые связи, но и перетасовывались судьбы. «Любовь и голуби» — это вовсе не гротеск, как может показаться неискушенному. Скорее констатация статуса кво!
Однако неправ будет тот, кто попытается свести перечень курортных шалостей к малым и большим романам. Многие передовики, получавшие путевки в санатории (для поправки надорванного перевыполнениями здоровья), с упоением восполняли отсутствие бдительного ока еще и упоительными возлияниями. Тем более что и в этом ценителям не грозило тут одиночество. Компания находилась всегда и не исчезала никогда!
И радости непланового отдыха...
Но вернусь к «моему» 1983-му. Время в тот достопамятный год текло как-то особо неспешно и вальяжно. Вскоре его течение стало даже как-то приедаться. Материя становилась все более вторичной, и остро захотелось чего-нибудь для души. Книжки почитать.
Книжки нашлись в достатке в библиотеке туберкулезного санатория. И какие! Из библиотеки самого Алексея Максимовича Горького! Часть библиотеки писателя привезла в Боровое Мария Федоровна Андреева — его гражданская жена, актриса, «соратница Ленина», которая вместе с увядающим цветом советской академической науки оказалась тут в эвакуации во время войны.
В библиотеке летом было абсолютно безлюдно, потому молодая директриса (и все остальное в одном лице) сразу прониклась моим явлением и моему непритворному библиофильству и отворила заветный шкаф с раритетами:
— Здесь наша святая святых — книги с автографами: Сабит Муканов, Андрей Алдан-Семенов, Сергей Сартаков! Приходится прятать. У нас постоянная война с читателями — увозят, портят, оставляют автографы, подчеркивания.
Но меня не интересовали Муканов и Сартаков. Я сразу запал на тяжелые старинные фолианты, пропахшие сладковатой букинистической пылью: Пушкин, Собрание сочинений Брокгауза и Ефрона, 1907 год; Сочинения Гоголя, 1889-й; Жуковский, 1895-й; «Отечественная война и русская словесность»; «Жизнеописание Александра II»; антикварная «Жизнь животных» Брэма.
Вот над ними я и просидел в читальном зале оставшиеся дни, отпущенные мне тем замечательным и далеким летом 83 года в Боровом...
(Продолжение следует.)
