Без аниматоров и официантов
Жизнь в советских пионерлагерях не являла собой тотальную опеку и навязчивую анимацию за деньги родителей. Считалось, что там, отторгнутые от семьи и школы, дети на практике приучались к самостоятельной жизни. Ведь в тех условиях они во многом сами должны были радеть о полноценности своего отдыха.
Нужно сказать, что далеко не все советские ребятишки оказывались на поверку шибко самостоятельными. Бабушки, это вдовое наследие Великой Отечественной, в 1950 — 80-е годы прошлого столетия жили в каждой второй нашей семье. Они-то, сострадательные, все испытавшие и все умевшие, и ладили большую часть повседневной домашней работы, высвобождая тем самым своим внукам время для того вожделенно-полноценного детства. Того детства, которого были лишены сами и которого не имели их дети, наши родители. Они же, бабушки, присматривали за чадами, в меру сил оберегая не только от лишних забот, но и тщетно пытаясь оградить от любых синяков и шишек.
Так что пионерлагерь, первая строчка независимого бытия в подавляющем числе детских биографий 1960 — 80-х годов, становился для многих своеобразной точкой отсчета автономной жизни — без папы, мамы... и бабушки! Маленький человек не только учился гармонично сосуществовать в неугомонной среде себе подобных, но и обучался самолично обслуживать себя, принимать самостоятельные решения. А еще овладевал множеством навыков, которые не удавалось освоить под «гнетом» опеки со стороны семьи и школы.
Разумное самообслуживание являлось одним из важных принципов жизни в пионерских лагерях той эпохи. Так, по крайней мере, обстояло дело в нашем «Кайнаре».
Сам себе кулинар
Архиважное место в лагерной жизни занимал четырехкратный прием пищи. И хотя основная работа по пропитанию лежала на снабженцах и поварах, попеременное дежурство по столовой самих пионеров-лагерников не ограничивалось одной только проверкой чистых рук у входа в столовую. Для всех (кроме «салажат» из самого младшего отряда) такие «наряды» считались непременными элементами в чреде насыщенных лагерных будней.
Незабвенно в памяти напряженное состояние ответственной суеты, сопровождавшее те дежурства по столовой, и отчаянная беготня с полными подносами девчонок в белых колпаках. И шумная орава приходящих строем едоков (с непременной речевкой!), моментально переполняющих помещение. И нервный лязг ложек по мискам (то и другое — из чистого алюминия!), жесткий ритм которого умиротворенно-обреченно угасал к финалу трапезы. И заветно-чарующий голос сверху: «А ко-му доба-а-вки?». И чей-то отчаянный и обреченный фальцет снизу: «А у меня компота нет!». И шумный сдвиг стульев, сопровождаемый дружным криком сытых детских голосов: «Спа-си-бо!». И повторение всего еще раз — для второй смены.
Дежурные сами резали хлеб, сами расставляли по столам порции и убирали после еды вылизанные до состояния промышленной девственности чашки-ложки, сами убирали «залу» и мыли посуду. Но не только.
Как свидетельствуют приводимые здесь «кайнаровские» снимки, по крайней мере, самые старшие задействовались в более ответственных операциях. Таких, например, как лепка пельменей.
Не исключено, что для многих эти пельмени являлись первыми вылепленными в жизни. Но если даже считать, что к обеду в лагере подавалась «детская порция» из 10 пельмешков (крупных!), на ораву в 150 человек их предстояло навалять полторы тысячи!
Однако никто не роптал. Напротив, новое дело несло с собой очередную волну творческой активности — процесс проистекал весело и бодро, что вообще-то было характерно для любой коллективной работы отпрысков тех поколений. К лепке пельменей тоже можно подходить креативно и с шутками!
Ода о подножном полднике
Но еще интереснее проходили в «Кайнаре» яблочные операции. Нет, это были вовсе не пиратские налеты на ближайший колхозный сад. Идеалом советского пионера до самой перестройки оставался все же гайдаровский Тимур (а не Тимур Гайдар). Злостный Мишка Квакин (гроза садов и огородов!) считался антигероем. Хотя, чего греха таить, многим из нас доводилось примерять на себя неприглядную квакинскую сущность — яблоки и урюк из сада соседей всегда казались более ароматными и вожделенными, нежели растущие у собственного дома. Но этот «грех» не считался особо злонамеренным и системным. Так, шалость.
А тут, в «Кайнаре», его вообще не отмечалось в силу того, что лагерь являлся пионерским (с тимуровскими идеалами!). Но самое главное — никаких колхозных садов в непосредственной близости не наблюдалось, зато вокруг произрастали целые рощи совершенно диких яблоневых деревьев. Тех самых яблонь Сиверса, от которых и произошло все яблочное многообразие на Земле. В сравнении с яблоками, на которых мы были воспитаны (наши поколения еще захватили настоящий алма-атинский апорт, да и не только), горной дичке оставалось очень далеко до идеала. Оскомина от нее разъедала языки и зубы и превращала желудки в бурлящие жерла персональных вулканов. Однако и оторваться от поедания никакой возможности не было. Организм не принимал, но куда деться, коли душа требовала!
На сбор этих «дикоросов» (кроме яблонь в окрестных горных лесах произрастал и урюк) и мобилизовался временами контингент «отдыхающих» в «Кайнаре». Для этого сборщикам выдавались огроменные корзины, которые, будучи наполненными, становились совершенно неподъемными силами одного подростка. Но зато какой райский аромат источала во все стороны возвращавшаяся в лагерь группа с добычей!
Сваренный из собранных пионерами-лагерниками диких яблок компот и приготовленные на кухне ватрушки со свежим повидлом чудесным образом трансформировали плоды дикоросов в разряд самых изысканных лагерных лакомств! Составляя основу для полноценного и вожделенного полдника, У кого-то «не было аппетита», кто-то вообще «ел плохо» (особенно этим отличались субтильные девочки-отличницы). Однако все это — дома. А стоило только отъехать...
Лагерь волшебным образом преображал всех! «Открывайте шире двери — мы голодные, как звери!» Этот слоган, несмотря на то, что официальной отрядной речевкой никогда не бывал, звучал повсеместно и вполне может считаться одной из самых прочувствованных и популярных крылатых фраз из лагерной жизни.
Выше я сказал, что мы не голодали. Но это не значит, что здоровое чувство голода, всегда сопутствующее задорной младости, не было нам знакомо! Было, еще как! Особенно тут, вдали от дома, где жизнь представляла собой неуемную беготню на свежем воздухе, бесконечные друг с другом соревнования по любому поводу и виду, походы, экскурсии и вечное движение, прерываемое лишь здоровым сном на фоне природы.
Потому, хотя еды должно было хватать априори (жесткие нормативы по потреблению были определены сверху), лагерный аппетит неизменно превосходил количество поступающих в организм килокалорий (считая с добавкой!). Так что к завтраку, обеду и ужину (и полднику, конечно!) солагерники неизменно приходили в состоянии радостного предвкушения. Предвкушения вкушения.
«Спасибо нашим поварам за то, что вкусно варят нам!» — еще один крылатый лозунг из лагерного бытия. А вот его обычно выписывали на самом видном месте в столовой. Так как в нашей, кайнаровской, работали командированные «от предприятия» мамы тех, кто отдыхал в лагере вместе с нами, то легко предположить, что к нашему питанию наши повара подходили куда как неформально! И такое было характерно для любых ведомственных пионерлагерей.
Но даже если бы не так, не могу представить себе какого-то ропота на однообразие меню или качество блюд. Во-первых, воспитание у нас было не такое. А во-вторых...
До сих пор помню неповторимый аромат и вкус простого серого хлеба! Его к нам в лагерь привозили из колхозной пекарни Каракемира. «Утаенные» куски со стола, густо посыпанные крупной солью, неизменно уносились с собой «про запас» под майками или в карманах. Впрочем, «запаса» хватало... минут на десять! Если простой хлеб в условиях лагеря становился лакомством, то...
Любопытно, что, несмотря на приличное нормированное питание и недетский аппетит, случай, чтобы кто-то набрал за сезон лишний вес, считался нонсенсом.
