Поверить в свои силы
«Если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой», — пели на тихих алмаатинских улицах девушки-сандружинницы. «Давай, Володька, — сказал брат, — обучи фрицев географии». А военком свою короткую речь на митинге по случаю мобилизации закончил словами: «Сломаем хребет фашистскому зверю в его собственном логове!».
До Берлина, однако, было еще далеко.
Сначала велено было явиться в алмаатинскую крепость, а оттуда, после установления личности и прочих формальностей, направили в среднюю школу No 19, что возле Зеленого базара. В ней формировали 316-ю стрелковую дивизию. Были там и штаб, и политотдел, а командиром был генерал Иван Панфилов.
Назначили бывшего курсанта зенитной артиллерии, младшего лейтенанта Козлова помощником начальника штаба 857-го артиллерийского полка, основной огневой силы дивизии. Артиллерийская наука была ему хорошо знакома: с 1936 по 1938 год служил он в армии, был командиром 76-миллиметрового орудия, не один раз участвовал в учениях и впоследствии проходил офицерские курсы.
Назначили, несмотря на просьбу самого Козлова не направлять его в штаб — желал он непосредственно воевать, а не бумагами ворошить. Но командир полка подполковник Курганов отчитал младшего лейтенанта и сказал при этом:
— Мне грамотные офицеры нужны, и потом — куда приказали, там и будешь воевать. Между тем вести с фронта приходили нехорошие: Смоленск, Рославль, Ельня, Дорогобуж, Вязьма, Ржев и еще десятки наших городов были заняты фашистами. Красная Армия, ожесточенно сопротивляясь, отступала к Москве.
Почему? Этот вопрос мучил не только Владимира Козлова, его задавали себе все — и в тылу, и на фронте: почему? Поначалу он рассудил так: у немцев двухлетний опыт боевых действий в Европе, наши же войска жестокую азбуку войны начали осваивать только в болотах Белоруссии и на полях Средней России.
Казалось бы, ответ исчерпывающий. Однако, очутившись на передовой, выдержав несколько лобовых танковых атак и сходив пару раз в рукопашную, он дополнил эту аксиому крупицей личного опыта. А опыт говорил за то, что и сил у нас хватает, и упорства не занимать. И для того, чтобы остановить немца и погнать его на запад, требуется одно — уверенность в этих силах.
Немцы же делали все, чтобы внушить нам обратное. Что ни день, фашистские самолеты разбрасывали над позициями листовки с лживыми военными сводками. В нашем ближайшем тылу ночами десантировались парашютисты и жгли деревни. Зарево пожаров за спиной должно было убедить наших солдат в том, что они окружены, принудить их к сдаче в плен или к паническому бегству с позиций.
Война, она тоже разная
«Об огнях-пожарищах где-нибудь, когда-нибудь мы будем говорить», — поется в одной фронтовой песне.
Из разговоров с фронтовиками, однако, следует нечто другое: они могут долго рассказывать о своем фронтовом житье-бытье в редкие от боев передышки, но зато очень неохотно и весьма скупо вспоминают пожары битв и сражений.
Один мой собеседник с удовольствием рассказывал, какую славную баньку закатили они с ребятами, когда их батальон после двухмесячных боев сняли с передовой и отвели на отдых. Другой сокрушался о сапогах, которые он хотел подсушить над костром, да задремал, а когда проснулся, от голенищ одни лохмотья остались. Но и тот, и другой с большой неохотой вспоминали бои на подступах Москвы, за которые они оба были награждены боевыми орденами.
Вот так и с Владимиром Козловым. Из рассказов его однополчан, из документов известно, что он участвовал во многих кровопролитных боях. В частности, в марте 1945 года под латвийским городом Салдус уже в составе 19-го стрелкового полка Панфиловской дивизии попал в окружение и девять дней без еды, почти без боеприпасов на участке площадью менее квадратного километра выдерживал с товарищами страшные атаки немцев и латышских эсэсовцев.
На встречах со школьниками и студентами его неоднократно просили подробнее рассказать об этом. Он соглашался и излагал оперативную обстановку тех дней. По-военному четко, лаконично, без малейшего намека на эмоции. И это все? Все. С его точки зрения, тема исчерпана.
Но когда, к примеру, разговор выходил за рамки как бы обязательных вопросов и касался первых дней войны, ветеран с увлечением рассказывал о трофейном револьвере, который ему по уставу вовсе и не полагался. Как он чистил его и смазывал, как прятал от глаз начальства, чтобы, не дай Бог, не отобрали.
— А еще я был владельцем кавалерийского карабина и шашки. Это я-то, артиллерист! Представляешь, каков набор?
А вот эпизоды войны, о которых он предпочитал вовсе не вспоминать (во всяком случае, публично), начались, пожалуй, с того, как его полк 27 августа 41 года выгрузился на станции Боровичи Новгородской области. Только построились возле вагонов — налетели штурмовики и стали буквально поливать сверху, и не только бомбами, но и прошивали все вокруг пулеметными очередями.
Пришлось падать на землю кто куда. Рядом с младшим лейтенантом Козловым погиб его приятель, молоденький лейтенант Соловей, и совсем еще юнцы рядовые Петров и Сергейкин, не дойдя до фронта, уже полегли в поле от немецких пуль и осколков! Их изрешетило очередями. Это были первые жертвы страшной войны, которую и всю бы забыть, да приходится кое-кому напоминать, чтобы новой не затеяли...
Эпизод между боями
В первых числах октября 1941 года 857-й артиллерийский полк занимал оборону на Волоколамском направлении, в районе деревни Строково. Время было тяжелое. Напряжение последних недель, вызванное непрерывными боями и затянувшимся отступлением, сжало нервы людей как пружину.
В один из таких дней Козлова вызвал к себе начальник штаба полка старший лейтенант Анохин. Вызвали и несколько других офицеров. Анохин сказал всем: полк находится на голодном артиллерийском пайке, на счету буквально каждый снаряд. Это положение усугубляется тем, что на днях пропал следовавший в часть обоз с артснабжением — 19 подвод и одна автомашина.
— Обоз надо отыскать. Причем срочно. Понимаю, что это как бы не ваше дело, но никто больше сделать этого не сможет. Приказываю формироваться группами по два или три человека и приступать к поискам. Действуйте, — сказал он.
Владимир Козлов вместе со всеми ответил: «Есть», секунду подумав, испросил себе в сопровождающие командира отделения штабной батареи Голомазова и, получив согласие, вышел из землянки. С Голомазовым они уже сдружились, и был этот новый приятель сметливым и физически крепким.
Ни Козлов, ни Коля Голомазов, получив направление поисков, представления не имели, как искать этот обоз. Сплошной линии фронта не было. В одних местах войска стояли лоб в лоб, в других их разделяло 10-15 километров «ничьей» земли. А местами было и такое, что наши части и немецкие как бы еще были вперемешку, занимая свою новую дислокацию. В этих просторах искать два десятка крестьянских подвод можно было очень долго.
Они сдали в штабе личные документы, письма, фотографии и пошли. Другие группы тоже выдвинулись по разным направлениям. «Ничья» земля лежала перед ними — холмистые поля, овраги, по-осеннему голые перелески. А если уже не «ничья», а занятая немцами? С неба лениво сыпала колючая крупа, и не хотелось думать, что, может быть, из этой вот рощицы их рассматривают через прорези прицельных рамок чужие солдаты. Пройдя лесистой лощиной несколько километров и не встретив даже намека на обоз, Козлов с Голомазовым поняли, что так вести поиск не годится. Посовещавшись, решили не надеяться на счастливый случай, а зайти в первую же деревню и расспросить жителей — не видал ли кто пропавшие подводы. Правда, в деревнях могли быть немцы. Но крестьяне-то свои. Не станут же они выдавать их фашистам.
Однако первая деревня, на которую они набрели, была пуста. Жители ушли, а немцы вроде сюда пока не заглядывали. Разведчики методично обшарили избу за избой: добротные пятистенки, справные овины и сараи — и ни одной живой души. И вдруг...
Только успели выскочить со двора, как прямо на них чуть не наехал немецкий мотоцикл, на котором помимо водителя сидели два автоматчика. Встреча была настолько неожиданной как для двух наших бойцов, так и для немцев, что все обомлели. Мотор мотоцикла работал, немцы вскинули автоматы, а Козлов с Голомазовым успели броситься за угол избы, и первое, что открылось — откос за стеной, ведущий вниз, к маленькой речке. Выбора не было, пришлось по этому откосу лететь вниз.
Уже возле речки услышали автоматную очередь, и пуля слегка задела ногу младшего лейтенанта. Выскочив вдоль речки за поворот, увидели — по дороге идет немецкая автоколонна.
— Ну, все, — тяжело дыша молвил Голомазов, — отвоевались мы с тобой...
Но спасло то, что берега у речки были крутые и немцы потеряли двух бойцов из вида. Ненадолго потеряли, но этого хватило для того, чтобы добежать по лощине до перелеска и нырнуть в него. А вот туда уже никто соваться не стал — гнаться за двумя, как, наверное, посчитали немцы, заблудшими русскими, да еще через речку и крутые берега — зачем? Постреляли-постреляли по противоположному берегу, да и перестали. Повезло.
...И первая медаль
Но не только в этом повезло. Отошли от этого места километров на пять. Смеркалось, надо было искать ночлег, решили заночевать в поле, в забытой скирде. Ногу перевязали. К счастью, рана была легкая. Ветер шуршал клочьями прелой соломы, было неприятно, но, зарывшись в скирду, они почувствовали тепло и скоро задремали.
И вот ночью Козлов проснулся от каких-то звуков. Где-то, недалеко, опять работал мотор. Немцы? Вряд ли — что-то подсказывало, что не они. И это и в самом деле были не они, а заветный обоз! А звуки издавал мотор единственной в нем автомашины. И двигался этот обоз аккурат в сторону той самой деревни, из которой днем спаслись Козлов с Голомазовым. Опять повезло...
Обоз был цел и невредим: 19 телег, автомашина, три бойца во главе со старшиной и крестьяне-возчики. Оказывается, несколько дней они плутали прифронтовыми проселками, пытаясь пересечь линию фронта. Измучились сами, измучили лошадей и, вконец выбившись из сил, были близки к отчаянию.
— Снаряды все на месте? — спросил Козлов, пряча за напускной строгостью охватившую его радость.
— На месте, куда ж им деться, — заулыбался старшина. — Выйдем к своим — за каждый отчитаюсь.
Он, и бойцы, и возчики с надеждой смотрели на Козлова и Голомазова и как бы спрашивали: ну хоть вы-то выведете нас отсюда? А куда выводить, если получается так, что они теперь за линией фронта?
Но к своим вышли через двое суток. Как выходили — это сюжет отдельный. Шли кромкой леса, стараясь не выпускать из виду проселок и — вот уж везение! — немцев не встретили, лишь издалека видели.
А вскоре разгорелась битва под Москвой, и снаряды, доставленные Козловым и Голомазовым, стали первыми «гостинцами», которые получил враг в этой битве.
Оба они участвовали в тех ожесточенных боях, оба уже носили на гимнастерках по новенькой медали «За боевые заслуги», которые в те скупые на награды дни можно было смело приравнять к боевому ордену. Потом были и медали, и ордена, но эта стала символом того, что первый этап обретения боевой уверенности они прошли успешно.
