Мгновения весны: воспоминания солдата Вермахта

Один из моих дедов погиб на войне. Второй, хотя и прожил почти век, большую часть жизни носил статус «инвалида ВОВ».

По идее я не должен был испытывать к немцам никаких добрых чувств. Но это «по идее», а наяву все совсем не так, и я не чувствовал и следа «кровной» ненависти к врагам моих дедов. Скорее, напротив. Да и почему должно быть по-другому? В конце концов, народы в истории не что иное, как механизмы, которые никогда не движутся без машинистов и топлива. Пообщавшись с множеством немцев в Германии, я почувствовал, что в массе своей они симпатизируют нам сегодня так же, как и мы им...

Один из моих дедов погиб на войне. Второй, хотя и прожил почти век, большую часть жизни носил статус «инвалида ВОВ».

Человек, который стрелял с другой стороны

Как и все мое поколение, я вырос среди ветеранов и инвалидов Великой Отечественной. Их фронтовые рассказы, все еще свежие в 1960-х, служили тем фоном, без которого наша жизнь тогда была немыслима. И мне, когда я стал старше, очень любопытно было встретиться с «их ветераном», побеседовать, да и просто посмотреть в глаза тому, кто стрелял в моих предков с другой стороны фронта.

Несмотря на то, что количество ветеранов вермахта в последние годы уменьшается так же стремительно, как и у нас, встретиться с одним из них мне все же довелось.

Герр Герик оказался типичным благообразным немецким старичком со слезящимися глазами — он ничем не напоминал тех бравых и самоуверенных вояк, которые, ни в чем не сомневаясь, шагали по нашей земле летом 41-го. По словам ветерана, он таким бравым никогда и не был. Более того, стал пацифистом (вообще, в современной Германии очень любят это слово) и всю оставшуюся жизнь проповедовал мир во всем мире своим ученикам (после войны он работал учителем). Герр Герик.

Получивший ранение вскоре после призыва Гюнтер Герик, если бы воевал на другой стороне, ныне был бы окружен, по крайней мере, почетом и уважением. В Германии никаких привилегий инвалидам Второй мировой нет, и бывшему солдату вермахта приходится до сих пор искать оправдания себе и оправдываться в глазах других за то, что случилось с ним тогда.

Герр Герик, между прочим, говорил о том, что, когда он только начал служить во Франции и Голландии, инструкторы призывали их правильно оценивать русских солдат. Русские, говорили они, не терпят наших недостатков и слабостей. На Восточном фронте часто находили тела советских солдат, рюкзаки которых были полностью заполнены боеприпасами, а из еды были только крохи хлеба в карманах. Это производило впечатление на привыкших к другим условиям немцев. Не имея тех средств, что у вермахта, советские воины способны были проходить пешим маршем сотни километров. Кто воевал на Западном фронте, знал, что невозможно сравнивать, например, французских солдат с русскими.

«Русские были настоящими воинами!»

«Под Дубами», где дал дуба довоенный мир

Один их самых замечательных и приятных вариантов знакомства с немецкой столицей — прогулка на пассажирском баркасе по Шпрее. Между прочим, эта тихая речка в свое время и стала «основанием для основания» Берлина. А самыми ранними из исторически известных местных жителей были братья-славяне, два племени которых и жили по двум берегам Шпрее.

Славянские поселения стояли и на месте основанного тысячу лет назад Потсдама — второй резиденции прусских королей и столицы земли Бранденбург (тут тоже есть свои Бранденбургские ворота). Более того, само основание Потсдама, древнего Поступими, приписывают именно им, местным славянам. А его старое название некоторые авторы переводят как «Под Дубами». Известно, что в 1136 году в здешних лесах, в битве немцев с князем Прибиславом, решилась судьба балтийского славянства. Не в его пользу.

Симптоматично, что именно здесь, в июле 1945-го, решалась судьба поверженной Германии. А заодно и всей остальной послевоенной Европы. Потому в своей погоне за реликтовыми призраками последней войны я не мог миновать Потсдама.

Потсдам, по нашим меркам, — областной центр. Земли, окружающие Берлин — Бранденбург, это именно его вотчина. Хотя сам он — типичный пригород германской столицы. Когда едешь сюда на электричке, то и не понимаешь сразу, где кончается Берлин и где начинается Потсдам.

Городок уютен, чист и полон достоинства — такие у нас принято называть «типично немецкими». По улицам «полупустые» трамваи. Жители не спешат, а «гуляют» за своими надобностями.

Иду на звон колокола к какой-то остроголовой кирхе и натыкаюсь на небольшое братское кладбище советских воинов, захороненных здесь не только в военные, но и в послевоенные годы. Здесь у каждого, даже неизвестного солдата, своя могила. Чистоте и ухоженности этого кладбища на чужбине могут позавидовать многие подобные мемориалы на родине.

Но мой путь лежит дальше, на окраину Потсдама — во дворец Цецилиенхоф, где с 17 июля по 2 августа Сталин, Трумэн и Черчилль делили Европу и закладывали архитектуру послевоенного мира. Потсдамская конференция — триумф Сталина и советской дипломатии.

Что стало причиной уступчивости западных партнеров по коалиции? Во-первых, конечно, Советская армия, стоявшая вокруг, а о главных победителях последней войны тогда еще знали не только по голливудским поделкам. Во-вторых, перемена «на переправе» неистового Черчилля — помогла британская демократия, приславшая в разгар переговоров очень неравнозначную замену, новоизбранного премьера Эттли. А, в-третьих, по большому-то счету, война еще не закончилась — Япония не была повержена, и американские аналитики хорошо понимали, что вся атомная мощь США тогда не ускорит победу над ней, особенно в Маньчжурии, где стояла наиболее боеспособная Квантунская армия численностью почти в 1,5 миллиона человек. Американцам в тот момент куда важнее позиций в Европе была помощь Красной армии войск на Дальнем Востоке.

Цицилиенхоф оказался очень скромным «охотничьим» замком, стоящим посреди старого парка. Кое-где на коре деревьев сохранились автографы наших воинов, охранявших объект в 50-е годы прошлого столетия. Запустение, царящее тут, подчеркивает утрату этим местом своего статуса — отныне это лишь обыкновенный исторический знак. Ветер гоняет по пустым весенним аллеям опавшую прошлогоднюю листву.

Город-приговор

Нюрнберг среди старых городов Германии — один из красивейших. А может быть, и самый красивый. Но, когда мы говорим «Нюрнберг», подразумеваем не родину Дюрера, а международный трибунал, который поставил жирную точку в истории немецкого нацизма и в одночасье превратил этот город для всего человечества в имя нарицательное. Город-суд. Город-обвинение. Город-приговор. Нюрнберг тоже невозможно миновать в поисках «потусторонней» Германии.

Тем, кто учился уже в эпоху ЕНТ, напомню, что с ноября 1945-го по октябрь 1946 года в Нюрнбергском дворце правосудия состоялся процесс по делу главных военных преступников, развязавших Вторую мировую войну. По нему проходили 24 высших иерархов, идеологов и стратегов Третьего рейха. Из тех, кто выжил. Правда, не все они присутствовали в зале No 600, где вершилось правосудие. Не было, к примеру, Бормана, который, несмотря на все старания Штирлица, все-таки испарился где-то за океаном в самом конце войны. Его осудили заочно.

Судьи, среди которых были представители четырех стран-победителей (от Советского Союза выступал Р. Руденко), опирались на четыре основных пункта обвинения:

— заговор против мира во всем мире;

— планирование, развязывание и проведение агрессивной войны;

— преступления и нарушения военного права;

— преступления против человечества.

Несмотря на столь грозные пункты, трех обвиняемых оправдали, семеро получили длительные сроки, а остальных повесили в спортзале местной тюрьмы 16 октября 1946 года. Пропавшего Бормана приговорили заочно. Лей повесился в тюрьме сам, еще до начала процесса, а Геринг загадочно умер накануне казни, приняв неизвестно откуда взявшийся яд.

— Происхождение цианистого калия так и не выяснили, — рассказывал мне господин Гайм, сотрудник Нюрнбергского дворца правосудия, — подозревали одного из охранников, который помог Герингу избежать позорной смерти, ведь повешение для военного было наиболее постыдным концом.

Мы ходим по темным коридорам огромного дворца правосудия, выстроенного еще в начале позапрошлого века. Здесь царит тяжелая, давящая атмосфера, вполне приличествующая заведениям, в которых судят убийц и насильников. Из окон видна тюрьма — во дворе. Но не та, в которой содержали и казнили нацистов, а новая. Прежнюю ликвидировали в 1987 году, во время капремонта.

Знаменитый «зал 600», где происходил суд над фашистами. Здесь все осталось таким же, как тогда. Почти таким же. Скамья подсудимых сильно уменьшилась — процессов, по масштабу сопоставимых с тем, в этом месте больше никогда не было. У современных уголовников не тот размах. Но здесь и сегодня так же судят и так же регулярно выносят приговоры. Ведь No 600 — никакой не музей. Интересно, как чувствуют себя те, кто получает сроки там же, где вожди Третьего рейха?

— Неужели здесь сегодня судят простых хулиганов? — не удерживаюсь от вопроса.

— Нет, не простых — вон, видите дверь? — герр Гайм понимает иронию и указывает на темные створки какого-то шкафа за скамьей подсудимых. — Это лифт, которым пользовались для доставки преступников из тюрьмы на том процессе. Работает до сих пор...

В Германии, богатой всяческими памятниками, нет ничего, что напоминало бы о тех военных монументах и мемориалах, которые есть в самых отдаленных районах тех стран, которые воевали против фашизма. Современные немцы, вообще-то, ментальные мазохисты. Так уж они воспитаны. Чувство вины за деяния отцов (а теперь уже — дедов и прадедов) впитывается ими с молоком матерей. Потому и памятники времен Второй мировой носят в Германии лишь печать раскаяния...

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру