На пути комет
Мы разговорились с Яной Феникс, сидя на сцене театра FreeДа, созданного ею совместно с Ульяной Елизаровой. Театр находится в подвальном помещении галереи Владимира Филатова «Тенгри Умай», и на его сцене как-то легко вести откровенные беседы. Хозяйки пространства считают его намоленным, но сегодня им приходится защищаться от внешних «вторжений». Возможно — и пусть так случится! — команде театра и их покровителю в лице галериста и искусствоведа Владимира Филатова удастся сохранить это знаковое пространство искусства для алматинцев и гостей культурной столицы Казахстана. В отношении этой ситуации пока скажем, что очень надеемся на ее мирное разрешение.
В спектакле «Путь комет» события, словно телепорт, перемещают из будущего в настоящее, из прошлого в случившееся, из задуманного в прожитое, из чистого листа в написанное. В первых сценах раскрывается детство Цветаевой, наполненное музыкой и влиянием матери, которая видела в дочери божественный дар. Это воспринимается Мариной как приглашение к знакомству с Гением и дает поэту смелое восприятие мира и себя в нем. В спектакле юная Марина предстает яркой, страстной, искренней в дружбе и любви. Переход в юность сопровождается встречей с Сергеем Эфроном, будущим супругом, который становится ее духовным и жизненным спутником. Их союз не только укрепляет ее внутренний мир, но и становится источником вдохновения. Это время отмечено рождением первой дочери Ариадны и множеством прекраснейших произведений и записей о ней. Знакомство с Софией Парнок, будущей героиней цикла «Подруга», стало важным событием в жизни поэта. Пронзительно-честные, лишенные необходимости выбирать, наполненные дружеской страстью — эти отношения отозвались в истории серией проникновенных стихотворений. Драма обреченной нежности, а также ревности и невозможности продолжения. Сцены сменяются одна за другой. Революция, разлука с мужем, который уходит на фронт. В этих мрачных условиях Марина рожает младшую дочь Иру. Мучаясь от невозможности прокормить семью, она вынуждена отдать детей в приют, где Ира, родившаяся болезненной, умирает от голода. Позже Марина, Ариадна и Сергей воссоединяются в Праге, где Цветаева продолжает писать и находит духовную поддержку в письмах.
Одним из ключевых событий той эпохи стало знакомство с другом мужа — Костей Родзевичем. Если раньше Марина чувствовала небесное единство со всеми родными душами, то здесь впервые ощутила нечто земное — соединение не только духовного, но и физического. Связь с Родзевичем, как и любые другие, не осталась тайной. Отношения не продлились долго. Возможно, виной тому слепота масштабов, а может быть, неизбежность выбора между сакральным и человеческим. Известно одно — разрыв был болезненный, кровоточащий, без сомнения, стихотворный. Эмигрантская жизнь в Чехии и Франции приносит нищету и одиночество, однако Цветаева не оставляет творчество. Ариадна и Сергей возвращаются в Россию, где позже оба подвергаются арестам. Сергей будет расстрелян, Аля 15 лет проведет в заключении. Позже на войне погибнет и сын — Георгий «Мур» Эфрон. Цветаева, в конце концов, возвращается с сыном из Парижа, но их ждет лишь эвакуация в Елабугу. Отношения с сыном не ладятся. Стихи не печатают. Марина перестает писать. «Писать перестала. Жить перестала». Мир разрушен внутри и снаружи, но Цветаева не позволяет никому распоряжаться ее судьбой. Последние дни прошли в «деревянном» одиночестве. Марина сама завершила свой путь... Либретто к спектаклю, как и весь сценарий, написано Яной Феникс.
— Я любила Цветаеву всегда, и до этой постановки четыре года изучала ее биографию. Меня поразило, что множество событий из ее жизни настолько изуродовано в интернете. Поэтому захотелось создать спектакль — отчасти как отпевание. Почему в конце постановки звучат колокола? Чтобы люди немного помолчали, — комментирует Яна. — Я не выступаю адвокатом и не взываю к справедливости, но должно же существовать какое-то равновесие. Спектакль сделан с большой любовью к человеку и автору. С пониманием.
Взрослость формируется в детстве
— Моя жизнь началась в искусстве, в закулисной сказке. Я из династии артистов. Моя мама — балерина, бабушка — оперная певица, папа — дирижер, а дедушка — композитор. Мама до сих пор работает по профессии. Она педагог и методист в академии хореографии в Астане, кавалер ордена «Курмет», — рассказывает о себе и своей семье Яна. — Формировалась я за кулисами и на сцене театра оперы и балета имени Абая. С трех лет выходила на профессиональную сцену. Это были сказки и балет, например «Доктор Айболит», где я была обезьянкой. Мама всегда разговаривала со мной на глубокие взрослые темы. Я выросла на разной литературе, начиная от книг по астрономии, Библии, заканчивая трудами Ошо. Мне, еще маленькой, мама зачитывала что-то из «Тайной доктрины» Блаватской. Книжный и воспитательный диапазон с детства был широким, и мама всегда честно отвечала на вопросы, которые я задавала. Это позволило сформировать во мне собственное понимание и чувствование того, как могут быть устроены этот мир и Вселенная. И я сама про это, и мой театр про это. Мне интересно, что такое человек. А человек — тоже Вселенная. Пойми себя, и ты поймешь Бога. А серьезные роли начались, когда сыграла сына Чио Чио Сан в опере. Я выбегала в момент, когда главная героиня закалывала себя ножом, кричала: «Мама!», и зал обливался слезами. В шесть лет я снялась в своем первом художественном новогоднем фильме Дюсенбека Накипова «Новогодний бал в оперном театре». Мама с этим человеком дружила, в наш дом всегда были вхожи артисты, режиссеры, композиторы. Помню, что плохо засыпала в детстве, и мне звонил Дюсенбек Накипов и рассказывал свои сказки. Была такая серия его сказок под названием «Тинка-паутинка», мне она нравилась. Под сказки этого человека я обретала спокойный сон. Однажды ему в голову пришла идея снять фильм «моими глазами», чтобы показать театр изнутри, вытащить на сцену музыкантов из оркестровой ямы. На этих съемках я взаимодействовала с известными артистами, сидела у них на коленях. Это было потрясающе! Потом был еще фильм, где я впервые познакомилась с Юрием Борисовичем Померанцевым. Это тоже был бесконечный восторг. Естественно, ребенком я не особо понимала, с какой легендарной личностью нахожусь рядом, но чувствовала невероятную кротость в этом взаимодействии, мое сердце замирало от общения с ним. В фильме мы работали без сценария — Накипов просто давал задачу и просил на нее реагировать, все диалоги были живыми. После шести лет мое детство закончилось, тогда в доме произошла смерть, затем еще две. Так началась наша жизнь вдвоем с мамой.
Театр — это самотерапия
Яна училась в хореографическом училище, затем — в академии искусств по специальности «режиссура», где укрепляла не только свое мастерство, но и бескомпромиссность в отношении себя. Она считает, что компромисс — это убийство искусства. У нее на все своя точка зрения, потому открытие собственного независимого театра стало единственным возможным ее существованием в искусстве. Были в ее жизни травмы и разочарования, боль и потери, из-за одной из них одна Яна умерла, но другая, словно птица Феникс, возродилась вновь. Так случается со многими, возможно, с каждым, но для артиста сильные травмы часто бывают судьбоносными. Яне всего 37, и у нее всего пять здоровых позвонков. Однако вы видите перед собой исключительно стройную, изящную девушку, мастерски владеющую хореографией. Потому что все вопреки и во имя искусства и театра.
Что касается влияния театра на зрителя, даже случайно зашедшего в театр, Яна считает, что любой спектакль прежде всего расширяет сознание.
— Хочется привести цитату Марины Цветаевой: «Я не хочу иметь точку зрения, я хочу иметь зрение». И мой театр таков. В моих спектаклях нет сторон, деления на хорошее и плохое, на светлое и темное. И в этом особенность меня как режиссера, потому что мне важно не устраивать суд, а давать зрителю право выбирать и видеть масштабно. Мне хотелось бы, чтобы зритель, приходя сюда, встречался со своими чувствами, а не с моими выводами. Кто я такая, и кто мы такие, чтобы судить. Если говорить о целостном понимании человека, оно заключается в том, что ты знаешь не только свой свет, но и свою тьму в лицо. И только в этом случае можешь ею управлять. Если ты не знаешь свою тьму, то она начинает руководить тобой. А это уже неосознанность. В своих спектаклях я стремлюсь к этому, прежде всего я исследователь. А искусство — лучшее поле для исследований, потому что оно задействует все, и психологию тоже, где Психея — душа. Забавная вещь: душа отвечает на вопрос «что?», тем не менее все живое называется одушевленным. Театр расширяет духовный потенциал, телесный и эмоциональный интеллект, то, что работает по всем фронтам, задействует каждый аспект, из которого соткан человек. Считаю, что театр — это прекрасно, и он будет существовать до тех пор, пока будет человек. Это самая лучшая кафедра, которая изучает человека. Театр — это терапия, причем это и самотерапия. Искусство не то чтобы лечит душу, ведь болит не душа, а эго. Скорее всего, искусство эту душу проявляет в тебе. Это как пленочная фотография, когда ты раз — и начинаешь встречаться с собой. Сцена и зрительный зал — единое пространство, каждый в нем встречается с собой и уходит из театра немного другим.
