Не в монохроме смысл
«И ты после фильма Кустурицы шагаешь босиком по улице...» Эта строчка из песни группы «Братья Гримм» передает состояние от просмотренных фильмов великого режиссера. И то же самое происходит, когда рассматриваешь работы Александра Митрофанского (большого поклонника Кустурицы): ты притормаживаешь в пространстве-времени, и возникает желание перечитывать любимые книги, пересматривать фильмы, осознавать их для себя по-новому.
Каждое новое творение Александра Митрофанского свершается под сопровождение хорошей музыки, под влиянием книг, произведений искусства, фильмов, иногда отдельных строк из стихов и песен. И в каждом заложена какая-то история и, говоря термином арт-кураторов, смысловой этикетаж — подпись с кратким описанием работы. В этом случае, предполагаемая, потому что знают ее только сам автор и человек, который интересуется каким-то созданным им изделием. Кольца, подвески, кулоны появляются как его художественная рефлексия на какую-то конкретную ассоциацию прочитанного, увиденного, замеченного. Одно можно сказать определенно — ничего подобного другие не делают. У Митрофанского авторский и узнаваемый стиль, его изделия — произведения искусства.
— Мы не творцы, творец здесь один. Кисточка — в руках Бога. Когда садишься работать, надо делать все с чувством, как будто это последнее кольцо, что ты создаешь, — говорит мастер.
Всегда любопытно, как человек приходит в искусство, определяет для себя в нем свое направление. Митрофанский признается, что внезапного озарения или обретения того момента, когда он вдруг решил работать с серебром, у него не было:
— Еще учась в школе, затем — в политехническом институте, я уже с удовольствием рисовал, коллекционировал художественные альбомы, которые в советские годы было нелегко находить даже в букинистических магазинах. И стоили они бешеных денег. А после защиты диссертации, когда я умудрился заскочить в последний вагон последнего поезда и получить диплом кандидата геолого-минералогических наук и в моей жизни возник камнеобрабатывающий цех, захотелось делать что-то интересное с камнем. Затем была практика работы в качестве геолога. Ювелирное искусство возникло как-то само по себе. Я нигде ему не учился, а посмотрев пару раз, как работают местные зергеры, все понял, но стал придумывать и изобретать свои приемы. Потому что в ювелирном деле за несколько сотен лет мало что изменилось, а оставаться на том же месте, как все, было скучно.
В те годы серебро было под запретом, и Александр начинал работать с мельхиором. Затем был период экспериментов с золотом. Но поняв, что это достаточно монохромный металл, предполагающий более геометрические формы для готовых изделий, выбрал для творчества серебро. Оно, по мнению мастера, дает большую разбежку по игре с цветом, оксидированием, полировкой, фактурой, фантазией.
Он считает себя импрессионистом, вдохновляющимся от впечатления, и, не скрывая, говорит, что создает либо иллюстрации, либо подражание любимым авторам, художникам, композиторам.
— Читал в детстве вместо «Конька-Горбунка» Кафку и не могу проще мыслить, писать, создавать, — признается дизайнер. — В голове перемешались Кафка, Желязны, Кизи, Вербер со своей «Дюной». Ассоциативная цепочка очень бурная, и направить ее в какое-то одно русло не получается.
Замахнуться на Маху!
— А началось все с подражания «Мыслителю» Родена. Когда я увидел его не на картинке, а в музее, и оказалось, что это не мощнейшая глыба в своих размерах (но у Родена и не было огромных работ), я сделал свою импровизацию «Мыслителя» в кольце, — поясняет автор первые проявления моментов творчества. — Это игры подсознания, у меня иногда эти ассоциации всплывают независимо от меня. А потом появилось желание прорисовать в металле «Маху обнаженную» Гойи, разбить ее на плоскости. И получилось занятно и весело.
Дизайнер никогда не рисует создаваемые линии, образы на бумаге. Говорит, что не чувствует ее. Он раскатывает пластинки металла, на которых затем проявляется «картинка». К слову, знаменитый современный архитектор Норман Фостер первоначально создает свои проекты на кульмане карандашом на ватмане.
— Надо работать с материалом в руках, а не в компьютере моделировать. Считаю, если человек не держит материала в руках, не чувствует его, то ничего путного из этого не получится, — говорит мастер.
Извращения на тему эстетики
А подражает он в первую очередь Матиссу, Жоржу Браку, Пикассо. Говорит, что до Модильяни пока не добрался:
— Хотя из подражания Обри Бердслею есть одна тренировочная работа. Этого чувака из прошлого века за непристойность картинок выперли из Германии, и он переехал в Австрию. У меня дома есть одна из его гравюр на тему фон Байроса, не самая порнографичная, скажем. У этого художника великолепная графика, шикарный модерн. И я пытаюсь к его графике подобраться и что-то сделать в его духе из тех соображений — а что, если бы он все это создавал не в гравюре, а в металле. И также подражаю Матиссу и Пикассо, размышляя, как бы они сделали свои творения в металле.
Из имитаций на Пикассо внимание притягивает «Голубая обнаженная» в кольце и кулоне. Это не прямое копирование работы известного импрессиониста, но сразу узнаваемое. А первой работой, посвященной Матиссу, стал всем знакомый «Танец». Но если в матиссовском исполнители прописаны относительно круга, то Александр отправил их в движение по всему кольцу:
— У Матисса все какие-то жирненькие, не спортивные, а я их сделал чуть стройнее. Я же подражаю художнику, значит, имею право интерпретировать, — считает автор.
А из серии «извращений» Митрофанского можно обозначить еще одну на тему ленты Мебиуса.
— Мы не знаем, что происходит с этой лентой, придуманной немецкими математиками, но я развлекаюсь с ней так, как позволяет моя фантазия. К примеру, в одном кольце сделал ленту Мебиуса не загнутую, а в виде прямой, на другом в эту ленту усадил человечка. Это мои ассоциации.
Любимая рыбка председателя Мао
Внезапные аллюзии с мыслями писателей, известных личностей всегда в голове Александра. В том числе и изображенный на портсигаре Мао Дзэдун вдохновил его на создание серии работ на тему размышлений об этом человеке и его интересах:
— Началось с того, что я сделал сувенирную блесну, которую купили в подарок для любителя рыбалок. Она называлась «Любимая рыбка председателя Мао». Затем у меня получилось кольцо под таким же названием. Потом появились «Сад для размышлений» и «Любимый цветок».
Есть у Митрофанского и фантазийные кольца на интерпретации отдельных фраз из песен или сделанные под впечатлением от просмотренных необычных клипов. К примеру, серия колец под названием «Махалагеска». Композицией «Mahalageasca (Bucovina Dub)» Штефана Хантеля, потомка беженцев из Румынской Буковины, известного своим пристрастием к балканской традиционной музыке и работе с цыганскими духовыми оркестрами, вдохновляются многие. Создатели «Бората» сделали ее саундтреком к фильму, а сербо-хорватский музыкант и композитор Горан Брегович сотворил поистине чудный клип на свое толкование «Махалагески», совместив ее с танцем и драматургией. Собственно, именно этот клип и вызвал свой ассоциативный художественный ряд у Митрофанского.
Из контекста
— Также у меня была серия работ, посвященных музыканту Сергею Курехину «Воробьиная оратория (Весна)» и микросерия «Игры теней и отражений» на тему песни группы «Калинов мост» «Пойдем со мной». Зацепила в ней фраза «Я выбираю дорогу к маю среди холодных дней». И также вышло с фантазийными «Хрониками Амбера» Роджера Желязны. Есть и другие ассоциации. С песней Кинчева «На пороге неба», например. Там другие строки:
«На пороге неба
До высокой звезды
В полночь рукою подать.
На пороге неба
Верным ставят кресты,
Так им легче дышать».
Что-то цепляет за душу и создается произведение.
За Кустурицу нет прощения
С режиссером Эмиром Кустурицей у дизайнера свои отношения. Он постоянно пересматривает его фильмы, открывая всякий раз в них много нового. Это та личность, чьи творения бесценны, бессмертны, неоспоримы. Митрофанский не сумел даже простить своей даме непонимание этого гения.
— У меня была женщина, на которую я страшно обиделся. Она умудрилась заснуть на показе фильма «Аризонская мечта». Как можно было! Я после этого взял свои ботинки и ушел.
И пока личной встречи с Кустурицей у Александра не сложилось, он сумел пообщаться с другими мировыми знаменитостями. К примеру, когда в Алматы приезжала венесуэльская киноактриса и модель Патрисия Веласкес, он, не зная фильмов с ее участием, хотя среди них знаменитая «Мумия», попал к ней на личную встречу:
— Я не знал ничего о ней, но мы разговорились. Она посмотрела мою коллекцию колец, а среди них было одно из белого и желтого золота на тему фильма Джима Джармуша «Мертвец». Она увидела его, схватила, закричав, что это ее кольцо. Я из последних сил скрывал от нее, что Джармуш не очень веселый чувак в этом фильме и это кольцо предназначено вовсе не для нее. Но она вцепилась в него и увезла с собой.
А когда Митрофанский встретился с Паоло Коэльо, тот, увидев серебряные иллюстрации на свои произведения, пришел в восторг. Словом, у бразильского прозаика тоже есть кольцо от алматинца Саши Митрофанского. И автор этого материала не стал бы ничего писать обо всем этом, не получив собственных впечатлений от фантазийных импровизаций Митрофанского.
