Профессионал
Но сначала о самом Антоне со слов Галины Пьяновой, режиссера и художественного руководителя ARTиШОК: «Объективно считаю, что Антон — один из самых крутых сценографов в Алматы, художник, идущий на эксперименты. Сценография Болкунова — настоящий художественный образ, иногда настолько сильный, что всей группе, задействованной в спектакле, приходится расти до него. Мне иногда кажется, что любая сценическая идея Антона автономна и может работать в театре самостоятельно как инсталляция. Он также настолько любит свет в театре и понимает его значение, что его можно назвать и одним из самых серьезных художников по свету в Казахстане. И по человеческим качествам он уникален — принципиально честен, никогда не юлит, да и не умеет этого делать. При этом в его лексиконе нет слов «порядочность», «честь», но он является именно человеком чести, порядочности и достоинства. Он прекрасный перформер, умеющий творить так гротесково, как, дай Бог, каждому профессиональному артисту. У него восхитительное чувство юмора, и московский режиссер Дима Мышкин сразу задействовал его в своей постановке. Антон пропагандирует Театр художника и владеет всей его техникой. Он бесстрашный, добрый, отдающий, потому не удивляюсь, что у нас есть сын».
Художник театра ARTиШОК, иллюстратор, график, сценограф, импровизатор, создатель некоммерческих арт-проектов, художник-постановщик короткометражных фильмов, автор иллюстраций к произведениям Ерофеева «Москва–Петушки», «Записки психопата», «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» и «Малая проза», соавтор спектаклей в новосибирском театре «Старый дом», номинант на «Золотую маску-2020» за работу художника в спектакле «Повесть временных лет» в Театре кукол Тольятти — во всем этом и еще во многом проявлен талант Антона Болкунова. Из последних узнаваемых зрителем постановок назовем камерную оперу «Ер-Тостик». А сегодня Антон со студийцами актерско-режиссерского курса ARTиШОК ставит полноценный спектакль по магическому реализму Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества». Нетленный бестселлер, как ни странно, еще не делал ни один театр, разве что Netflix планирует снять по нему сериал.
Из «Старого дома» к «Ер-Тостику»
— Антон, когда проявился ваш режиссерский дар впервые?
— Я довольно давно стал проникать в режиссуру. Нам понравилось слово «театрмейкеры», удобно применимое в формате творческой площадки ARTиШОК, где все участники выполняют много разных действий. То есть не так, как в привычном классическом мироустройстве государственного театра, где обязанности распределены строго по классификации. Как в любом современном театре, в нашем исчезли четкие разделения между постановщиками спектаклей, и взаимопроникновения происходят постоянно. К примеру, работая с Галей Пьяновой и другими режиссерами, я как художник предлагаю какое-то свое режиссерское решение, и, наоборот, режиссер видит уникальный ход по созданию декораций. А первой, пожалуй, стала работа в новосибирском театре «Старый дом», где я был какое-то время художником, а Галя Пьянова — режиссером. Мы ставили спектакль про Егора Летова в 2015 году, и получился такой перформативный Театр художника*, странный достаточно. В этом действии мы с Галей были не только постановщиками, но исполняли и роли — были и за сценой, и на сцене.
Во второй раз моя попытка режиссерства проявилась, когда в Алматы создавали спектакль «История уродства» по роману Умберто Эко в жанре site specific. В нем были задействованы режиссер по пластике из СанктПетербурга и Галина Пьянова. В этой пьесе реализовались мои идея, эстетика, либретто, потому формально можно сказать, что я выступил в ней как режиссер. Затем реализовалась совместная идея с российским инженерным театром AXE в проекте «Байконур», и срежиссировали в нем трое: Павел Семченко, Максим Исаев и я. Это фантазийная история в визуальном представлении, попытка создать творческий миф о том, что такое Байконур. И камерную оперу по сказке «Ер-Тостик» можно позиционировать как авторский продукт трех режиссеров — российского композитора Александра Маноцкова, Гали Пьяновой и мой. У нас получился такой слоеный пирог — воплощение идеи через оперу, стилизованную под черно-белый вестерн. На его создание меня подтолкнуло размышление об аутентичности предметов казахской культуры и быта. Спектакль-исследование полностью идет на казахском языке с упором на визуальную составляющую и космическое звучание кобыза.
— Почему Маркес? Получается, постановка «Сто лет одиночества» — первая сольная режиссура? Почему за основу спектакля взято это произведение?
— Да, это абсолютно самостоятельный проект, и я начинаю делать какие-то экстремальные вещи в театре. А идея возникла сама собой. Когда мы начали заниматься со студентами нашего актерско-режиссерского курса, я много им рассказывал, для чего нужен Театр художника, зачем необходимо искусство абстракции, которое не рассказывает нам какую-либо историю от пункта А до пункта Б, а понимается интуитивно, в котором главными константами всегда остаются впечатление и переживания автора. И тогда пришло в голову, что роман Маркеса содержит идеальный материал о Театре художника — в нем все написано и описано. Эта книга является визуальным иллюстративным театром с текстом, в котором нет морали, притом есть точки А и Б, но нет моментов осуждения, толкования. Отношусь к роману «Сто лет одиночества» как к псевдокументальному кино, как к псевдобиблии. Да, были скрижали, в которых сказано, что произойдет, где каждый персонаж прописан, и все кажется притчевым. Только к чему эти притчи, сложно сказать. Это художественное произведение, которое не говорит, куда идти, что делать, оно ничему не поучает в хорошем смысле, лишь красочно повествуя факты, осязаемые и видимые. При этом это одна из моих любимейших книг: говоришь о ней, закрываешь глаза и видишь какой-то салют разноцветья, в котором собран отличный материал для воплощений Театра художника. Маркес — чудесный писатель. И в «Осени патриарха» мне интересен собирательный образ диктатора, также данный без осуждений, без его оценки автором. Сегодня можно было бы поставить и это произведение Маркеса — оно очень актуально в связи с этими поправками в Конституцию, формальными президентами.
— Как студийцы отнеслись к Маркесу?
— Положительно, но не все читали роман. Попросил его изучить, и он всем понравился. А иначе быть не могло, как мне кажется. Эта книга может не понравиться только в одном случае — если вообще не была прочитана. А сегодня мы сталкиваемся с реальной проблемой, когда для многих людей чтение как закрытая комната, в которую страшно заходить. Им кажется звучание таких имен, как Маркес, Кортасар сложным и занудным, что вся классика — это что-то не развлекательное, а на самом деле, когда начинаешь читать, то от книг того же Маркеса не оторваться, в них много юмора, зрелища, к которым, конечно, добавляются размышления.
— Были сложности в воплощении материала книги?
— На основе романа мы делали определенные «пристрелки», ставили задачи, например, создать костюм по образу какого-то персонажа. Причем сделать его не как дизайн, а как внезапный перформанс. В условиях карантина на площадке ZOOM мы подготовили около 100 этюдов, прописали всю структуру романа, а в нем же миллион персонажей (!), и, чтобы не запутаться в них, поделили все на основные линии, на которых и базировались эти этюды. Сейчас предстоит смонтировать их в спектакль.
О заложниках страха и выходе
— Зрители ждали открытия летника при ARTиШОКе, но снова карантин: что он изменил, по-вашему, в мире?
— Если говорить о театре, то никто сейчас в него не ходит, и мы рискуем остаться без работы. Чем нам, умеющим делать только театр, зарабатывать сегодня на жизнь? Конечно, мы надеемся, что вся эта ситуация закончится, и люди, соскучившись по живому контакту с театром, вернутся к нам. Если их сознание окончательно не изменится. Потому что я наблюдаю, как в мировоззренческом общечеловеческом плане все трансформировалось. Я увидел, какие мы все идиоты и как легко нас напугать. С этой второй волной карантина мне захотелось удалить весь «Фейсбук», потому что вижу по нему, как вся творческая и околотворческая интеллигенция Алматы уже заболела коронавирусом. Никто еще никаких тестов не делал, но у него сопли, а значит, коронавирус. Люди сами сильно трясут воздух, при этом не зная всей правды. Мир разделился на тех, кто думает, что вокруг глобальный обман и никакого вируса не существует, и тех, кто до смерти его боится. Но те, кто посередине, как я, молчат. Да, полагаю, что вирус есть, но вряд ли он намного страшнее обычного гриппа. И все медиа сегодня что угодно превращают в события. Это, как, к примеру, но они опасны. И находятся те, кто говорит, что столкнулся и ними, и все боятся. Меня поражает, насколько люди ведомы и уязвимы. А если случится реальная проблема — война, зомби-апокалипсис, когда надо будет просто встать, высморкать все свои сопли и начать что-то делать, кто выстоит? По улицам ходят призраки — мы их не видим, они нам ничего сделать не могут, мир бетонных джунглей «Инстаграма» оказался хрупким, и люди оказались не готовы к принятию новой информации. Раньше первой начинала бухтеть интеллигенция, а теперь и на нее нашлось прекрасное орудие — страх, и это меня больше всего сейчас расстраивает. Да, я боюсь, что все закончится тем, что мы превратимся в людей, сидящих дома онлайн, заказывающих еду по интернету и ни к чему не стремящихся. Если произойдет такая история со всем миром, театр точно не выживет.
— Как вытащить людей из этого страха, вернуть к обычной жизни?
— Мне кажется, надо прекращать находиться всем в «Фейсбуке», потому что сплошной негатив исходит оттуда, засасывает в себя людей, и они сидят в своих квартирах, наматывая сопли на кулак, внушая себе, что уже больны. И людям некуда идти сегодня, чтобы отвлечься от этих мыслей, и не у всех есть уводящие от страхов хобби. Но надо уже остановиться, прийти в себя от этого морока, пора возвращаться в аналоговый мир. Потому важны и театр сейчас, и живое общение, и живая музыка, и все, что формирует для человека и общества здоровую среду обитания и мышления. Мир изменился, но нельзя никому позволять переписывать нашу жизнь полностью...
Грустно от таких мыслей, но закончить интервью хочется цитатой Маркеса: «Он действительно побывал на том свете, но не мог вынести одиночества и возвратился назад». Сейчас с нами происходит та же ситуация, и пора действительно возвращаться к нормальной жизни.
