Наджиб Вильданов, заслуженный деятель Республики Казахстан, профессор, композитор, певец, художник, скульптор, ландшафтный дизайнер. Был солистом ВИА «Жетыген», солистом-вокалистом групп «Арай», «А-Студио». Написал музыку для альбома «А-Студио» «Путь без остановок», лично для Батырхана Шукенова, многих других исполнителей, киносериала «Саранча» режиссера Абая Карпыкова, для австрийского анимационного мультфильма. В 2000 году исполнил главную партию в рок-опере «Такыр», стал автором музыкальной сказки «Тайна снежной горы».
Сегодня Наджиб Гадельевич преподает историю искусств и ландшафтный дизайн в Казахской академии искусств имени Т.К. Жургенова, продолжает выступать как певец, пишет музыку, картины, создает скульптуры, занимается ландшафтным дизайном, в том числе на собственной даче.
Но прежде всего Наджиб алматинец. Он вдохновляется красотой и особенной аурой города, его людьми и горными пейзажами. Мы договариваемся встретиться с ним возле дома, в котором жил Батырхан Шукенов. Наджиба с ним связывали не только соседство и творчество, но и многолетняя дружба. И сквозь весь наш разговор образ Батыра будет проходить красной нитью.
— Во-о-он, видишь, окна Батыра, а мои — напротив. Мы иногда даже перекрикивались из окна в окно. Он звал меня, любя, Наджибка, и даже дни рождения у нас с разницей в два дня.
Интервью идем записывать в квартире Наджиба Вильданова. В ней много художественных полотен хозяина, объединенных оригинальным авторским стилем. Композитор получил художественное образование в Жургеновке по специальности «Ландшафтный дизайн». А начало пути в большую музыку началось еще в музыкальной школе.
— Наджиб Гадельевич, вы родились в Алматы. Какие воспоминания из детства вас связывают с городом?
— Да, я родился в Алма-Ате. Мы долгое время жили в небольшом доме барачного типа на пересечении улиц Шевченко и Чайковского. Этих домиков уже нет. Ходил в 25-ю школу, где учился и Жириновский. Здание школы сейчас на реставрации, но она по сей день функционирует, как и детский сад, куда меня водили в детстве. Недалеко от школы был сосновый сквер по Калинина, за дворцом пионеров (сквер сохранен, а на месте дворца появился отель Rixos), куда мы любили бегать. Там каждую зиму создавали из снега и заливали водой голову богатыря из сказки Пушкина. По его ледяной бороде мы весь день без устали катались на школьных сумках. Помню, как однажды, кажется, это было во втором классе, я в очередной раз съехал с нее, и в портфеле пролились чернила, которыми мы в те времена писали. Ох, влетело мне от мамы!
Еще помню, как летом ходили купаться на главный арык на Абая. Он журчал, полный воды, был обрамлен по берегам камнями, из которых мы делали запруду, и ныряли, плавали до самой ночи. Сейчас таких мест уже нет. А город заканчивался тогда на Абая — Фурманова, выше были только военный городок и пустыри. Еще в детстве я мечтал о своем домике. И, когда я заканчивал институт, сделал основательную скульптуру на заказ, получил за нее хорошие деньги и приобрел дачный участок. Это был 80-й год. На оставшиеся деньги для отца — ветерана войны, состоявшего в панфиловской дивизии, купил первый в своей жизни автомобиль. Дом на участке строил постепенно и облагораживал собственный сад. Сегодня это миниатюрная вилла с японским ландшафтом и итальянским садом.
— Расскажите о своих родителях.
— Мама была преподавателем английского языка в казахских группах на факультете иностранных языков. Она всегда говорила мне, как важно знать несколько языков. Английским владею благодаря ей и казахским — тоже, так как в доме часто звучала казахская речь. Отец был работником торговли, начав путь от помощника повара на пароходах, следовавших в Норвегию из Архангельска — до 1939 года родители жили там. Затем отец по комсомольской путевке попал в Алма-Ату. В 1943 году его призвали на войну, а после ее окончания семья осталась жить здесь. Отец поднялся до замминистра торговли, родились я и моя сестра. Она, кстати, профессиональный пианист.
— Помните свое первое выступление, которое привело к серьезной музыке?
— Это было, когда я учился в четвертом классе. Я неплохо пел и в упомянутом выше дворце пионеров солировал в хоре. Исполнив несколько песен, в том числе неополитанскую O sole mio, получил первое место. Это я запомнил на всю жизнь. И сейчас мой репертуар богат итальянскими песнями. Например, люблю исполнять Mimanchi Андреа Бочелли, обожаю Пеппино Гальярди. Он не только поет, но еще виртуозно играет на пианино. Ему уже 74 года, но руки слушаются и издают удивительно струящуюся музыку.
— Как вы попали на большую сцену, в коллектив группы «Арай»?
— Все просто. В одном из ресторанов, где мы выступали с песнями «Битлз» и итальянским репертуаром, подрабатывая вечерами, меня услышала Роза Рымбаева и пригласила быть вокалистом в «Арай». Это было начало 1981 года.
— Какую песню для Батырхана Шукенова вы написали первой?
— Это «Колыбельная». Ее очень любил Батырхан, часто исполнял, а на нашем первом диске я спел ее сам. Потом появились «Дом родной» — ее тоже пел Батырхан, затем — «Саулемай», а «Джулию» мы записали, когда в моей коллекции было более десяти песен.
— С каждой песней у вас есть связанная с ней история. Расскажите о «Саулемай».
— Вместе со мной в девятом классе училась девушка по имени Сауле. Она мне нравилась. Ее отец был военным, и когда мы перешли в десятый класс, Сауле в нем не оказалось. Вся ее семья переехала из Алма-Аты в Прибалтику. Песня «Саулемай» была навеяна той платонической любовью. Представляете, когда прошло много лет, и эта песня прозвучала на одном из наших концертов в Москве, я поведал зрителям эту историю. И вдруг в конце вечера ко мне подошла молодая красивая женщина и сказала: «А ведь я та, которой вы посвятили «Саулемай». Скажу честно, с трудом узнал ее, но она стала еще женственнее и прекраснее. У нее на тот момент были семья и четверо детей, у меня — любимая девушка.
— Вы целый месяц с группой «Арай» давали концерты в Афганистане. Какие впечатления остались?
— Да, мы выступали перед советскими войсками в разных городах Афганистана. Мне понравилась эта страна своим исключительным восточным колоритом, но я никак не мог привыкнуть к людям, которые совсем не похожи на нас, к их взглядам. Нас всех там называли «шурави», относились с недоверием. Хотя мы своими глазами видели, сколько было вложено сил в сохранение спокойствия в этой стране, сколько ребят положило там головы, и они заслуживают памяти и геройских почестей. Батырхан, кстати, в то время еще не солировал, а играл на саксофоне.
— В чем уникальность Батырхана Шукенова как личности?
— Батыр сконцентрировал в себе качества восточного человека, европейской и американской музыкальной культур. Он очень любил Стива Вандера, знал всех мировых саксофонистов. Сочетая в себе дух восточного народа и европейскую стилистику, он был понятен и близок людям и в России, и в Европе, и где бы ни находился. Его открытость, коммуникабельность располагали к себе, а невероятный талант, конечно, мог очаровать любого. Он к тому же был ранимым и в чем-то незащищенным. В силу своей порядочности, интеллигентности не мог противостоять некоторым разрушающим факторам, идущим против него.
— Можете назвать кого-то талантливого из современной молодежи?
— Я задумался... Практически не слушаю сейчас ничего отечественного, так как с первых аккордов не могу поймать волну, совпадающую с моей. Имея восточный характер, продолжаю впитывать западную музыку. Сэм Смит по вкусу, Боссини, обожаю до сих пор Оззи Озборна и его Dreamer, верен итальянским исполнителям. Но мне нравится алматинский певец Рустем Нуржигит. Это довольно-таки крепкий музыкант.
— Существует ли какой-то алматинский стиль в музыке?
— Конечно. Даже говорят — алматинская тусовка. Но алматинский стиль в музыке и в жизни неразделимы. Алматы — город особенной энергетики, ауры, отсюда никогда не хочется уезжать. И даже те люди, которые на это решились, в итоге уходили в глубокую депрессию. Посмотрев полмира, я с уверенностью могу сказать, что Алматы — это явление на карте Земли. Я знаю, что всегда должен видеть наши горы, наших улыбчивых веселых людей. Алматы для меня — источник радости и вдохновения.
Я люблю свою родину, свой город, для меня лучшего нет. Всегда, когда я возвращаюсь сюда, готов целовать землю. И моя песня на слова Миклошича «Дом родной» посвящена Алматы.
— Сохранились ли здесь ваши любимые уголки, в которых вы и сейчас бываете?
— Они есть, но их все меньше. Люблю дворик за кафе «Театральное» и еще весь квадрат за Театром оперы и балета (ГАТОБ). Вспоминаю, как в детстве накануне Нового года бегал туда на татарский балет «Шурале». Ничего в нем не понимал, но в нем звучала такая потрясающая музыка, были такие удивительные декорации и костюмы! Там же впервые я увидел художника Сергея Калмыкова. Он ходил в такой большой панаме, как пончо выглядела одежда, сотканные штаны и огромная сумка на плече, в которой он носил этюдник и картины. Он гениальный художник уровня Дали и Пикассо. Я наблюдал за ним, когда он писал этюды, создавал декорации для спектаклей в своей мастерской. Было неловко к нему подойти, но он замечал меня иногда, улыбался и спрашивал: «Что, нравится?». И я тихо отвечал: «Да-а-а...» Он был немногословным. Мне действительно посчастливилось наблюдать за гением, и он предопределил мою судьбу художника.
Еще люблю наши парки, сосновый старый сквер на Калинина, который ассоциируется у меня с детством. Часто бываю в парке Горького — там сохранен дух, и мне по нраву те места, даже модернизированные, в которых сохранены атмосфера, дух старины. Мне дорог и район ЦГ — так мы называли Центральный гастроном, сейчас «Столичный». С ним рядом было маленькое здание ТЮЗа, куда мы постоянно бегали, но его уничтожили и выстроили ничем не примечательную высотку. Облик города часто искажали, но при этом Алматы сохраняет свой стиль, и его надо сберечь сегодня. Это наш общий родной дом! Без понимания своей причастности к судьбе своей страны, родины, города мы ничего собой не будем представлять. Во всяком случае, я так думаю.
