Петух вместо будильника
Основной частью горожан при появлении Верного стали казаки и крестьяне. Это на долгие годы определило сельский характер занятий жителей и пасторальный облик города.
Так что до 60-х годов прошлого века даже в центральных районах Алма-Аты тут и там слышались еще мычание коров, крики ишаков, хрюканье поросят и блеяние овец. А рядом с Зеленым базаром находилась не только полупустая автостоянка, но и площадка для быков и ослов, с помощью которых доставляли свой товар окрестные селяне.
Так что жители, жившие в редких тогда многоэтажках, могли вставать с петухами, перекличка которых была характерной чертой столицы Советского Казахстана. Я уж не говорю про нестихаемый ночной перебрех цепных псов за заборами деревянных «верненских» домиков.
А еще одна характерная деталь того буколического бытия, без которой невозможно представить АлмаАту начала 60-х, — голубятни, тут и там торчавшие над сараями и коровниками частного сектора. А над голубятнями — голубятники с шестами. И не только подростки, но и вполне себе солидные мужички, главы семейств, с азартом во взорах и вожделенно задранными головами всматривающиеся в небеса.
(N. B. Мне казалось, что все это начисто исчезло из городской жизни вместе со сносом «верненских» домиков. Но лет десять назад (уже в Алматы), когда еще функционировала барахолка в Малой Станице, довелось набрести на закуток, в котором шла бойкая торговля голубями разных пород и сортов. Правда, куда сильнее голубей поразили меня продавцы-покупатели — все уже немолодые, но все еще заинтересованные и страстные.)
Недоброе слово про Хрущева
Эта знатная сельскохозяйственная живность, кстати, тревожила не только слух, но и наполняла воздух столицы Казахской ССР характерными деревенскими миазмами свежего сена и еще более свежего навоза.
А по утрам и вечерам можно было наблюдать (не в центре, правда) даже компактные стада коров и баранов, которые паслись на «прилавках» и в полях за близкими городскими окраинами. Окраинами, которые тогда еще начинались в тех местах, которые ныне считаются городским центром.
Такая вот была пастораль!
Но все резко изменилось за несколько лет, и были тому причины как объективные, так и волюнтаристские. Инициатором и того, и другого стал неоднозначный и неугомонный Никита Сергеич Хрущев. Тот самый, который, с одной стороны, развернул могучее строительство доступного жилья в многоквартирных домах по всей стране (именно при нем стал строиться 1-й микрорайон Алма-Аты), а с другой — объявил войну частным подворьям.
В столице Казахстана отмашка была дана 6 августа 1959 года постановлением «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках КССР».
И хотя граждане, поминая недобрым словом инициативы генсека (в основном, правда, так, чтобы не услышали), вовсе не спешили проявлять сознательность, но общими усилиями к середине 1960-х годов сельский облик города начал стремительно отходить в прошлое.
Так, в одной только центральной части Фрунзенского (ныне Медеуского) района было ликвидировано около 150 хозяйств, содержащих «продуктивный и рабочий скот». У восьми особо упорных хозяев скот был изъят принудительно. Их попросту «раскулачили».
Но окончательную черту под «старым» подвела масштабная кунаевская реконструкция Алма-Аты во второй половине 1960-х. Когда вместо старых «верненских» домиков город украсили новые современные комплексы и столица начала стремительно расти вверх. О том, как выглядел до того проспект Ленина (бывший бульвар Колпаковского, нынешний Достык), свидетельствует приведенное тут фото, которое нашлось в моем архиве. Это год приблизительно 1963-й.
Частное животноводство лишилось тогда не только легальности, но и базы.
Четыре неразлучных таракана и сверчок
Но напрасно думать, что представители алма-атинской фауны в 1960-е годы тревожили лишь слух и обоняние жителей столицы Казахской ССР! Многие из «меньших» вовсе не признавали статуарной гордости владельцев квартир со всеми удобствами.
Например, клопы. В те годы они все еще не были искоренены окончательно и водились даже в самых благоустроенных многоэтажках Алма-Аты. И даже если благодаря какой-нибудь чистюле-бабушке в какой-то квартире их не наблюдалось, «занести клопа», приехав откуда-нибудь «из гостей», считалось вполне реальным.
А вот с тараканами все было гораздо прозаичнее. Они чувствовали себя в те времена полноценными горожанами и свободно перемещались между домами и квартирами. И никакой управы на них не было. Сладить с прусаками, несмотря на обилие высыпаемого по углам «дуста», смогли лишь беспощадные «китайские карандаши», появившиеся в СССР в конце 80-х.
Еще одной животной напастью, наводящей ужас на домохозяек того времени, была моль, угрожавшая не только престижным коврам, которые вешались на стены, но и ценимой в те годы зимней одежде. Ведь в основе того и другого таилась естественная шерстяная нить, столь вожделенная для моли. А шубы и шапки делались из не менее лакомых натуральных мехов.
Потому-то из того времени тянется еще один «родной» запах — синтетический аромат нафталина, которым обильно пересыпались «зимние вещи».
А еще в любой квартире можно было часто услыхать в те годы умиротворяющее тринканье сверчков. Вместе с журчанием арыка, доносящегося через открытые окна с улицы и трепетным шелестом пирамидальных тополей за окном, этот патриархальный стрекот составлял тот умиротворяющий колыбельный фон, который так сладко убаюкивал набегавшегося ребенка тех невообразимо далеких времен...
Братья по пищевой цепочке
Частенько, даже в квартиру многоэтажного дома, забегали и мыши (опять же до той поры, пока вокруг все еще лежали одноэтажные дома еще той самой «верненской» застройки). Особенно их количество возрастало с наступлением холодов. Потомуто «мышеловка» (а вернее маленький капкан-давилка) также оставалась необходимой принадлежностью всякой нормальной алмаатинской квартиры.
Вечером ловушку заряжали куском сала, а утром... Как кому повезет!
Однако сии мелкие грызуны оставались скорее фоном, нежели напастью. А все дело в том, что вокруг в те годы было достаточно зверей, занимавших более высокие позиции в пищевой цепочке. Не только кошки, но и собаки гуляли по городу сами по себе. Гуляли сами, но свое место знали. Сбиваться в стаи и терроризировать свои районы собаки как-то не успевали. Хотя на прохожих бросались (штаны рвали и за ноги кусали), но страх имели, так что палка в руке или поднятый камень являлся для тех дворняжек веским поводом ретироваться. Но пока столица оставалась столь недалече от села, всякая шавка, волею судьбы оказавшаяся на улице, легко обретала место и хозяина. Я уж не говорю про симпатичных щенят, рожденных без спроса гулящей мамашей в чужом палисаднике и вскорости растащенных по домам сердобольными октябрятами. Оказавшись по ту сторону забора, собачонка получала законное место службы, довольствие, крепкую будку и еще более крепкую цепь. А на воротах появлялась видная надпись, предупреждающая, что «во дворе злая собака!», а значит соваться туда можно только с дозволения хозяина. (Эти капитальные ворота на гранитных устоях, принадлежность каждого уважаемого дома, также сохранялись в городе с верненских времен.)
Хриплый бас кобелей и звучные переливчатые фальцеты мелких шавок (а также и звон рвущихся цепей), доносящиеся из-за глухих деревянных заборов, веско подтверждали всякому прохожему обоснованность предупреждения. Песий лай, часто перераставший в длительные ночные концерты, кстати, также оставался характерным моментом звучания той ночной Алма-Аты. Иногда только его смягчал рык проезжавшей шальной машины. Ночью по городу практически не ездили.
Из-за тихой тишайшей природы кошки несколько терялись на фоне собак. Хотя и их весенние концерты часто вынуждали оторваться от голубого экрана и выплеснуть в темные кусты под окном ковшик воды. Собаки опасались людей, а кошки побаивались собак. И было кому ловить мышей. А вот про крыс Алма-Ата впервые услыхала лишь через десятилетие.