История 1: о том, чем был конь в Великой степи
Культура и культ коня в Великой степи — это вообще-то целая песня. В шкале ценностей конь стоял столь высоко, что женам номадов часто оставалось только завидовать. Для степняков конь считался такой же жизненно важной и неотъемной частью собственного тела, как ноги.
Недаром еще сто лет назад кровная месть у казахов, к примеру, выражалась именно в угоне лошадей. А у цайдамских тогонов-телеутов, которые еще в раннем Средневековье выращивали знаменитых пегих коней «драконовой породы», убийство коня приравнивалось к убийству всадника. И каралось одинаково — смертью.
Красноречивее всего отношение степняка к своему четвероногому продолжению выражалось в количестве мастей, которыми оперировали номады. В китайских источниках танского времени упоминаются степные кони таких пород, как «пегий, как застывшая роса», «пегий, как висящий свет» или «красный, как убегающая радуга».
Но китайцам было далеко до монголов. Подобно тому, как жители тропических лесов Вьетнама распознавали многие десятки оттенков зеленого, а чукчи имели столько же терминов для обозначения состояния снега, жители центральноазиатских степей использовали 300 определений для масти своих лошадей!
История 2: о том, за что казахи любили Герасима Колпаковского
Колониальный период очень трудно вычеркнуть из истории Казахстана. Но еще труднее оценить все происходившее по достоинству. В этом отношении фигура Герасима Алексеевича Колпаковского стоит особняком. Полулегендарная личность Семиреченского губернатора оказалась столь масштабной, что от нее так просто не отмахнуться. Тем более что сами казахи не считали его чужим и пришлым «варягом».
«У нас в степях есть слух, будто Колпаковский назначается киргизским губернатором... В какой степени это справедливо, Вы должны знать лучше. Я сам нисколько не удивляюсь всем этим слухам и даже готов радоваться, если бы Колпаковского сделали ханом нашим!»
Это задел письма Чокана Валиханова, отправленного Карлу Гутковскому, от 16 января 1863 года.
Валиханова с Колпаковским связывали не только служебные отношения, но и взаимная симпатия. Важную роль Герасима Алексеевича в успехе знаменитой «Кашгарской миссии» Чокана Валиханова вообще трудно переоценить. Казачья сотня, прозорливо высланная обеспокоенным Колпаковским из Верного навстречу возвращавшемуся путешественнику-разведчику, спасла Валиханову жизнь.
Напомню, что и свои последние письма от подножия Алтын-Эмеля, из аула своего родственника султана Тезека, Валиханов слал именно Колпаковскому в Верный и Семипалатинск. (Откуда получал обстоятельные ответы.) 19 февраля 1865 года Валиханов писал: «Предложение Ваше состоять при Вашем распоряжении я принимаю с полным удовольствием, но вместе с тем прошу у Вас в счет жалования прислать мне рублей 100 серебряной монетой».
Встреча в Семипалатинске (куда Герасима Алексеевича переводили губернатором) не состоялась — 10 апреля 1865 года жизнь Валиханова оборвалась.
Но Колпаковский сделал все, чтобы жизнь эта не утонула в забвении. Известно, что он был одним из инициаторов (и спонсоров) издания трудов Валиханова. А на могиле великого казаха у подножия АлтынЭмеля лежит мраморная плита с надписью, удостоверяющей, что «положен сей памятник генерал-лейтенантом Колпаковским в 1880 году».
Сегодня не всех патриотов в Казахстане «устраивает» личность (а значит, точка зрения) Чокана Валиханова. Но вот что писал про Колпаковского человек совершенно других взглядов и устремлений — Мухамеджан Тынышпаев, инженер, депутат 2-й Государственной думы, строитель Турксиба и опальный советский историк, репрессированный и расстрелянный в 1938 году в Ташкентской тюрьме: «Хотя изменения в отношении к киргизам наступили после ухода генерала Колпаковского не сразу, все же правильнее время управления краем генералов Кауфмана и Колпаковского считать отдельной эпохой. Чины администрации выбирались самим генералом Колпаковским; часто уездными начальниками назначались люди с небольшим образованием, но люди безусловно честные, идейные, проникнутые желанием приобщить население к культуре. Конечно, и тогда могли быть случаи лихоимства и прочего, но эти отдельные случаи были ничтожны и находили должную оценку перед генералом Колпаковским. Тогдашнее благосостояние киргизского населения объясняется главным образом подбором хорошего состава администрации...».
В актив Колпаковскому Тынышпаев заносит следующее:
- Забота о вовлечении казахов в полноценную жизнь Российской империи.
- Открытие в Верном в 1876 году мужской прогимназии с пансионом для казахских детей (где самому ему довелось получить образование).
- Восстановление справедливого землевладения. Возвращение казахам излишков земли, захваченных казачеством в ходе первоначальной колонизации.
- Разрешение безвозмездно пасти скот на казачьих землях после 1 октября.
Справедливая власть, приведшая к тому, что «киргизы мирно занялись скотоводством, а вскоре же и хлебопашеством», и, как следствие, подъем общего благосостояния «за первый период русского управления краем».
История 3: про первую казашку, ставшую инженером
Учительница-пропагандистка и уроженка Западного Казахстана Мадина Бегалиева (1899 — 1947) начинала свою осознанную жизнь в Ханской ставке (Урда) вместе с Алмой Уразбаевой. Вместе учились в двухклассной русско-казахской женской школе с интернатом для девочек. А после преподавали.
Характерно, что молодая учительница Бегалиева, вступив в партию в 1920 году, тогда же записалась в отряд ЧОН (часть особого назначения) и позже вспоминала, как в полуподвальной комнате их обучали владеть винтовкой и делать перевязки раненым.
Как и прочие представительницы нашего списка, она возглавляла первые женотделы в разных областях Казахстана. После педучилища окончила партшколу и Всесоюзную промышленную академию. Считается первым женщиной-инженером среди казашек.
В 1935 году начала работу на Балхашском медеплавильном заводе в качестве сменного инженера и инженера-металлурга. И проработала там до 1943 года.
Интересно, что решение стать инженером было осознанным выбором самой Бегалиевой. В 1931 году ее отправили в Москву на курсы марксизма-ленинизма. Но там она неожиданно обратилась в ЦК ВКП(б) с просьбой о направлении в Промакадемию на факультет цветных металлов.
Тема ее диплома, который она защитила в 1935-м, была «Проект Прибалхашского медеплавильного завода».
История 4: о том, что приснилось Сатпаеву перед смертью
Каныш Имантаевич Сатпаев родился 12 апреля 1899 года в ауле No 4 Аккелинской волости Павлодарского уезда, а умер 31 января 1964 года в Москве.
В конце 1963 года Сатпаев отправился в командировку в Москву для участия в Пленуме ЦК КПСС и сессии Верховного Совета СССР. Сюда же к нему приехала супруга Таисия Николаевна. После окончания форумов предполагалось вместе ехать на курорт в Кисловодск.
Но до Кисловодска Сатпаевы не добрались — еще в Москве Канышу Имантаевичу стало плохо, и его срочно госпитализировали. Несмотря на то, что вокруг хлопотали лучшие врачи Советского Союза, помочь чем-то реально ему уже не могли — онкология желудка не оставляла шансов.
Как писал Медеу Сарсекеев, биограф Сатпаева: «Консилиумы созывались один за другим. Последний раз онкологи совещались во второй половине января по личному указанию министра здравоохранения СССР. В нем приняли участие известнейшие светила — академики и профессора. Их приговор гласил: «Медицина теперь бессильна, и при нынешнем состоянии больной не выдержит даже транспортировки...» Оставалось вести счет часам».
А министр геологии СССР П.Я. Антропов, друг Сатпаева, вспоминал: «За день до его смерти мы посетили его с министром Е.П. Славским, который также был его большим другом и товарищем. К.И. Сатпаев был совсем слаб, но и в эти роковые для него часы глубокая вера в жизнь не оставляла его ни на одну минуту. Он вдохновенно, глубоко и идейно, как истинный патриот нашей Родины и большой ученый, вел с нами разговор о недрах его страны...».
Сатпаев 30 января попросил пригласить больничного парикмахера и рассказал дежурившей рядом дочке Меиз приснившийся накануне сон. Будто он ходил в горах и искал руду. И видел степь.
На следующий день его не стало. Сатпаеву шел 65-й год...