МК АвтоВзгляд Охотники.ру WomanHit.ru
Казахстан

СССР — КНР: эпизод номер два

Дружба дружбой, а границу на замок

Как я говорил в прошлом материале, возможные причины панической китаефобии, которая неизменно находит питательную среду в обильно унавоженных сообщениями и рассылками головах казахстанских пользователей, следует искать в прошлом. И в достаточно отдаленном, когда казахи благодаря китайцам в одночасье лишились своего грозного джунгарского конкурента, с которым столетиями спорили за обладание Степью. И в эпоху не столь ветхую — ту, о которой и ведется речь в рамках данного проекта.

Фашизм с китайским лицом?

Мы жили рядом с тем Китаем, которому готовы были дать отпор всеми имеющимися средствами. Закрытому от всего мира под властью Мао Цзэдуна. Китаю, где бесноватые хунвейбины завешивали фасады смачными дацзыбао, население городов дружно уничтожало воробьев, а сельчане помогали догнать и перегнать Америку с помощью кустарного металлургического производства.

Современный нам Китай мы постигали по газетам и телепередачам (вроде незабвенной «Международной панорамы»), на встречах с пропагандистами и политинформаторами. Люди постарше смутно осознавали, что тот «сегодняшний Китай» переживал примерно те же процессы, через которые не очень давно прошел и Советский Союз. Из-за того соседство с ним было для них вдвойне неприятным.

Многих тогда впечатлил сильный фильм одного из классиков советского кино Михаила Ромма (прославившего себя такими лентами, как «Тринадцать», «Ленин в 1918 году», «Девять дней одного года») с характерным названием «Обыкновенный фашизм» (вторая часть называлась «И все-таки я верю»), вышедший на экраны в 1965-м. Причем тут фашизм? Именно так, метя в эпоху Сталина, интерпретировал пятикратный лауреат Сталинской премии происходившую в Китае Великую пролетарскую культурную революцию.

Наверное, многие старшие вполне уразумели прозрачный намек. Но мы, молодые, открыто посмеиваясь над сверстниками, носившими смачное название хунвейбины (в простонародном русском произношении того времени неизменно присутствовало лишнее «й»), и, вышучивая величие Великого кормчего, видели совсем иные аналогии происходящему там.

«Вражий голос» из Пекина

В Казахстане, а особенно в Восточном, в Семиречье и Алма-Ате, у нас был еще один неформальный и непримиримый источник информации, из которого мы черпали аргументы о непотребствах, творящихся в «застенном» Китае. Уйгуры, «беженцы второй волны», в массе перешедшие границу в 1950-е годы и принятые Советским Союзом, вносили свою лепту в копилку официального неприятия КНР, подпитывая тем самым и без того культивируемые государством идеологические тенденции. Ясно, что беженцы принесли с собой очень немного. И в основном понятную ненависть к Китаю и китайцам.

Еще один любопытный источник информации, которым мог воспользоваться любой любознательный «юный техник», проживавший недалеко от советско-китайской границы, — «вражий голос». Позывные «Радио Китая», вещавшего по-русски, были столь вездесущи, что без труда прослушивались в любом радиоприемнике.

Шутники юморили по этому поводу, что для того, чтобы услышать обращение к «дорогим советским радиослушателям» из Пекина, достаточно было прикрепить на дерево использованную консервную банку.

И это было недалеко от истины. Во всяком случае, когда я собрал свой первый (впрочем, он же и последний) детекторный приемник и надел наушники, то с восторгом услышал одновременно все радиостанции, которые превалировали в эфире на длинных волнах. И все их уверенно перебивало русскоязычное «Радио Китая».

Его, мне кажется, особо и не глушили — у советской антипропаганды были в то время куда более серьезные супротивники. На их фоне «Радио Китая» выглядело какой-то детской развлекательной передачей.

Дело в том, что сообщения «из Пекина» были до того наивными (я бы сказал, глуповатыми), что больше веселили, нежели агитировали. Превознося непонятные достоинства каких-то рабочих, злобно ругая «советских ревизионистов» (то есть нас) и пыжась всеми силами показать, как хороша стала тамошняя жизнь при «великом председателе Мао», пекинская пропаганда явно не осознавала, с кем имеет дело и на кого работает. Вовсе не обращая внимание на то, что мы в СССР представляли собой совершенно не ту примитивную аудиторию, которую можно было переманить на свою сторону или разложить морально восторженными рапортами-репортажами из какого-нибудь госхоза (или военной части) о том, что работников (солдат) трижды в день кормили рисом.

История любви

Но в СССР существовал и другой Китай, без которого не мыслилось подлинное движение человеческой цивилизации. Это его жители первыми «укротили огонь», изобрели порох и компас, научились выделывать бумагу и фарфор.

Несмотря на сложность отношений с правящей верхушкой маоистского Китая, советская идеология вовсе не пыталась грести все под одну гребенку (поганой метлой!), отдавая должное «трудолюбивому и многострадальному китайскому народу», который во все века нещадно эксплуатировали не только свои правители, но и западные колонизаторы.

Тот Китай начинал мелькать у нас в курсе «Истории древнего мира» в пятом классе. Хотя и был представлен весьма фрагментарно — какими-то причесанными бунтами («Желтых повязок»), которым предавались значения классовых выступлений трудящихся. Позже мы изучали крестьянскую войну тайпинов, движение ихэтуаней, нелегкую борьбу китайских коммунистов (начатую Сунь Ятсеном), победу над Японией во Второй мировой войне (не без братской помощи Советского Союза).

Любознательные подростки знали еще про одно звено человеческой эволюции — обезьяночеловека-синантропа из пещеры Чжоукоудянь, того самого, «впервые укротившего огонь». Не чужды были нам и китайские сказки, обильно издававшиеся в предшествующие годы «великой дружбы» и присутствовавшие в каждом доме вместе с неизменными и хрупкими термосами (огромными, с яркими боками и помятыми алюминиевыми крышками) и изящными зонтиками из бамбука и бумаги. И еще в гуманитарном пространстве незримо ощущался мощный пласт, взбороненный славной плеядой русских китаистов, путешественников и переводчиков. Симпатия к Китаю, несмотря на свою латентность, никуда не девалась — ждала своего часа.

Про «великую дружбу» («Русский с китайцем — братья навек!»), так славно начавшуюся и нелепо оборвавшуюся, знали, правда, в основном не из учебников, а из рассказов старших. Символом ее вполне могло быть название железнодорожной станции в Джунгарских воротах. Которую Советский Союз достроил в своем порыве соединиться с тем дружественным Китаем, которому протянул свою крепкую руку помощи в 50-е годы. Китайцы тянули свою часть пути со своей стороны, от Ланьчжоу, навстречу. Но не успели. Дружба закончилась раньше.

Смычка отменилась на несколько десятилетий. И станция «Дружба» превратилась в своеобразный символ отношений, красноречивый тупик магистрали, упиравшейся в «границу на замке», яркий укор в отношения двух великих соседей. Рельсы с той стороны соединились с советскими тогда, когда сам Советский Союз уже отходил в историю.

Немного личного Китая

Симптоматично, но в те годы, когда, казалось бы, ничто тому не благоприятствовало, началось и мое страстное увлечение Китаем. Как и многому в жизни, этому поспособствовал случай, произошедший 9 сентября 1981 года в глухой якутской тайге на водоразделе Олекмы и Алдана, куда меня занесло с геологической экспедицией.

Тот день, вернее ночь, заставшая нас в таежной избушке, завалившейся на бок и почерневшей от времени, запомнилась мне навечно. Мы сплавлялись по глухим рекам наперегонки с надвигающимися морозами, и отсюда все еще можно было пройти в любую сторону сотню-другую километров без всякого шанса повстречать хотя бы одного человека.

Пока коллеги коротали темное время как должно (почивали), я сидел за покосившимся столом со свечкой и запоем (изголодавшись!) читал найденную в избушке «китайскую» книжку, а точнее то, что оставили от нее заезжие махорочники. Читал, пока не прогорела свеча.

Любовь к Китаю, зародившаяся с той безымянной книжки в той «пизанской избушке», получилась подлинной. А о том, что я тогда прочитал, я узнал много позже. Это были переведенные академиком Алексеевым «Рассказы Ляо Джая о необычном» — остроумные и увлекательные миниатюры незабвенного Пу Сунлина, китайского классика, жившего параллельно с Петром Великим...

Самое интересное

Фотогалерея

Что еще почитать

Видео

В регионах