Особенно проникновенно она звучала для абитуриентов, многие из которых в те годы действительно жестоко оставляли свои «отчие дома», дабы учиться в «университетах» всяких «чужих планет» (и обратно уже не возвращались).
Правда, «французская сторона» понималась в те годы как метафора, фигурально. Получать образование за пределами Советского Союза тогда было «не принято». Никого никуда не отправляли, не выпускали, да и нужно ли это было?
Система высшего образования в СССР считалась (весьма обоснованно, как это видится из нашего времени) «лучшей в мире». И хотя считалась она таковой лишь по сию сторону «железного занавеса», престиж его был высок и непререкаем. О чем свидетельствовал постоянно увеличивавшийся приток иностранных студентов из стран народной демократии, стремившихся поступить в наши вузы.
Кстати, наблюдаемая ныне востребованность «пенсионеров», получивших образование «еще в СССР», льет воду на ту же мельницу и опровергает ядовитые посылы системных злопыхателей о том, что все то прошлое достойно лишь анафемы. Существуют целые сферы, особенно в науке, которые до сих пор держатся на специалистах, выученных именно в вузах Советского Союза.
А то, что мы повсеместно «решительно отказались» от наследия «тоталитарно-колониального прошлого», угодливо подстроив свое образование под лекала «прогрессивного Запада», вряд ли следствие большого ума и сообразительности всяких там реформаторов. О чем, кстати, свидетельствуют повсеместно проявляющиеся стремления к реанимации «лучшего из прежнего». Что теперь уже вряд ли возможно. Во-первых, чтобы оживить труп, нужны личности типа Иисуса Христа, а во-вторых, куда девать легион всяких остепененных в азарте погони за «понтами» PhD, всуе приравненных к полноценным докторам наук старого времени?
«И покинет отчий дом...»
Но отмотаю, пользуясь возможностью, время на полвека назад и вернусь к лету 1975 года. К тому моменту, когда я и мои одноклассники, окончившие в том году школу (это была СШ No 21 Талгарского района Алма-Атинской области), оказались среди «покинувших отчий дом» абитуриентов, мечтавших очутиться среди заветного миллиона счастливых «мучеников науки», которым было суждено пополнить в то лето ряды советских студиозусов. В 1975 году в СССР в 856 вузах (среди которых числилось всего 65 университетов) обучалось более 4,9 миллиона студентов.
Кстати, если сравнивать расстояния, которые разделяли советских студентов с их семьями, и те, смешные, европейские, о которых стенали средневековые бедолаги-школяры, то сравнение будет не в пользу Запада. Таких дистанций, какие разделяли, к примеру, нас, отчаливших в Ленинград, с нашими отчими домами, оставшимися в Алма-Ате, в Европе и быть не могло.
Нет, конечно же, это была не Советская Армия, где призывников старались спровадить подальше от искусов родного дома. Можно было легко найти заветный вуз и в родной Алма-Ате, которая и тогда уже слыла вполне «студенческим городом». Но молодые бунтари никогда не считались с трудностями, а в ту эпоху, когда романтика преобразований
и дальних дорог культивировалась в обществе постоянно, массово предпочитали начинать новую жизнь там, где ничто бы не сдерживало проявления самостоятельности. Потому и отправлялись искать себя подальше, «на французской стороне».
Причем зачастую именно возможность учиться удаленно от дома становилась главным моментом предпочтения. Некоторые вообще вначале выбирали город, а уж после вуз. Из 28 моих соклассников в то лето разъехалось на учебу по другим городам большинство — 15 человек. И хотя не все сумели поступить с первого раза, Ленинград, Москва, Харьков, Армавир — адреса, ставшие родными для нас уже в ближайшую осень.
Аргументы абитуриента
Как школяры той эпохи выбирали вузы? По-разному. Но, опираясь на пример моих сотоварищей, могу сказать, что для большинства из нас выбор был вполне осознанным и выстраданным. То есть мы в подавляющем большинстве в 10-м классе уже знали, с чем хотим связать свою дальнейшую жизнь. Были, правда, такие, за кого выбирали родители. А были и те, кто ради своей мечты бросал вызов родительским соображениям и наказам. И лишь меньшинство поступало... Потому что поступало! Дабы не остаться в меньшинстве.
Чем кардинально отличалось то состояние в сфере высшего образования от нынешнего? Много чем.
Ну, во-первых, тогда не считалось, что высшее образование (вернее, наличие диплома о таковом) — это то, что необходимо всем выпускникам школы. Напротив. Многие как раз таки никуда поступать не собирались, мечтали поскорее обрести конкретную специальность и зарабатывать реальные деньги. «Рабочие профессии» тогда ведь почитались первичными не только с точки зрения идеологии «государства победившего пролетариата», но и с позиций экономических. «Человек труда» считался основным творцом благ, был фигурой уважаемой и продолжал оставаться, при всех издержках эпохи, главным героем своего времени. И о нем не только писали книги и снимали кино. Ему и платили за тяжкий труд соответствующую и адекватную зарплату, которая, кстати, оставалась недостижимой для подавляющего числа выпускников вузов.
Однако не деньги тогда правили мечтами и чаяниями молодых, и не они определяли характер массовых поступков и деяний. Культ знания в эпоху НТР являл собой еще одну фундаментальную ценность общества, и именно он «открывал дорогу в будущее», которое в те времена рассматривалось исключительно светлым, жизнерадостным и мудрым. И понятным. Это было будущее, в котором хотелось жить. В котором материя была вторичной. А для того, чтобы стать соавтором этого прекрасного завтра, нужно было стать человеком образованным, «вооруженным знаниями». Их фундамент как раз таки и закладывали вузы. Неслучайно они тогда в массе готовили не юристов и финансистов, а инженеров и учителей.
Поступить в институт в советские времена было не так просто, как ныне. Рядом с нами учились те, кто сдавал экзамены по многу раз и добивался своего к концу третьего десятка жизни. Потому что высшее образование в СССР было полностью бес-платным. Так что деньги родителей ничего решить не могли и гарантией поступления являлись лишь собственные мозги.
Можно ли было поступить за взятку или по блату? Это вопрос человека того будущего, о котором не мечтали. Система вступительных экзаменов и жесткая система наказаний практически исключали и то, и другое. Хотя, наверное, прецеденты и случались, но лично мне (а я поступал и поступил в разные вузы трижды) такого не встречалось. Разве что в случае, когда неудачливый абитуриент высказывал причину своего провала и свою обиду понятной сентенцией по поводу кого-то, кого «протащили на экзаменах» ввиду явной предвзятости к визави. Существовали, правда, какието послабления и лазейки для поступавших с рабочим стажем (кажется, в три года), отслуживших в армии, приехавших из глубинки передовиковсельчан, выдающихся спортсменов, а также представителей коренного населения союзных республик, для которых существовала квота при приеме в центральные вузы. Но это распространялось только на определенные специальности, да и то имело преимущество лишь в случае предпочтения при «равном количестве баллов».
У открытой двери
Странное это было время. Мы словно толпились на пороге открывшейся двери (той самой, волшебной, «папыкарловой»), с интересом и беспокойством всматриваясь в открывшуюся по ту сторону даль. Как-то просто, быстро и навсегда растворились в прошлом школьные экзамены и выпускной вечер. И каждый грядущий день словно вычитал еще кого-то из нашей былой общности (нашего 10 «В»!). Первыми улетели те, кто поступал в самые престижные вузы Москвы — МГУ и Физтех. Эдик Боос, Ваня Назаренко, Ермек Бекмухамбетов. Проводы, если и случались, были «рабочими» и короткими. Между уезжающими и остающимися уже лежала какая-то необъяснимая пропасть разных состояний. Одни уже целиком были «там», а другие все еще оставались «здесь». Остававшиеся отчаянно цеплялись за лишнюю возможность побыть рядом, словно осознавая, что это все, такого отчаянного единения нам больше уже не пережить никогда.
Почти сразу после выпускного вечера все те, кто смог, двинули в горы с ночевкой. И это тоже был своеобразный момент расставания алмаатинцев с тем, что дорого, и без чего придется жить далее. Интересно, что вместе с нами отправились Татьяна Андреевна Черняева — наиболее близкий по духу для нашего класса педагог вместе с мужем Вячеславом Павловичем — нашим неизменным тренером по баскетболу. В сущности, они сами, хотя и принадлежали к поколению родителей, в те годы оставались еще очень молодыми, легкими на подъем и понятными нам по общности устремлений людьми.