История 1: про то, как монголы использовали химоружие за много веков до европейцев
Как известно военным историкам и обычным гуманистам, впервые его применили немцы под Ипром (Бельгия) 22 апреля 1915 года. Однако есть свидетельства, что гораздо раньше, еще в 1241 году, во время битвы под Вальштадтом жертвами ОВ (отравляющие вещества) стали сами немцы, а вместе с ними и их союзники — силезцы и поляки. Такие сведения приводит Мухамеджан Тынышпаев в одной работе, написанной в Алма-Ате в 1928 году.
«У монголо-татаров действовала специальная машина, выпускавшая удушливые газы против наступающей кавалерии... Речь в данном случае идет о газах, распространявших такую невыносимую вонь, что вражеским всадникам ничего не оставалось делать, как повернуть обратно и бежать из отравленного района».
Нужно заметить, что «невыносимая вонь» вообще-то была характерным признаком приближающегося монгольского воинства. Согласно традициям они никогда не мылись, не стирали одежду и носили обнову до тех пор, пока она не истлевала на теле. Правда, сомнительно, что одно это могло смутить куртуазных европейских рыцарей, которые также не отличались любовью к водным процедурам и особливым благоуханием.
Да, монголы не были брезгливыми. В том числе и к достижениям чужой военной мысли. Они охотно и скоро перенимали все, что только могло способствовать их стремительному покорению мира.
Настоящие «боевые отравляющие вещества», по некоторым данным, широко использовались монгольским воинством еще до вторжения в Европу. Операции с применением ОВ наверняка велись и на территории современного Казахстана — например, в ходе знаменитой осады Отрара. И в том, что местные летописцы особо не останавливались на этом моменте, видится разница в военно-технических традициях Азии и Европы.
Дело в том, что военспецами в монгольской армии становились многие представители покоряемых народов. В том числе и китайцы, которые давно уже изобрели то, о чем в те века еще не думала невежественная Европа Средних веков (не говоря уж об Америке, которую еще и не думали открывать). От китайцев монголы получили целый класс боевых веществ, которыми снаряжались снаряды и которые по современной классификации можно отнести к оружию не только химической, но и биологической войны.
К таковым относились:
1. «Дуяояньцю» («шары ядовитого дыма») — снаряды, в которых к пороху примешивались яды аконита, белены, кротона, которые вызывали ожоги и обильные кровотечения.
2. «Пи ли пао» — снаряды с известью, ослеплявшие врагов.
3. «Фэньпаогуань» — снаряды с дерьмом, верх изощренности китайского ВПК. С помощью этого-то оружия, скорее всего, монголы и крушили европейское рыцарство. И то верно, даже в тогдашних условиях тотальной антисанитарии вряд ли какая-то «прекрасная дама» отдала бы свое сердце кавалеру, с ног до головы измазанному... сами понимаете чем.
Средствами доставки отравляющих веществ в армии Чингисхана были катапульты, баллисты и ракеты, также детально разработанные китайскими оружейниками.
История 2: о том, кто может считаться первым альпинистом Северного Тянь-Шаня
То, что Заилийский Алатау идеален для альпийских восхождений, понятно каждому хоть как-то причастному. Ныне понятно. А когда и как все началось? Первым, кто осознал значение Северного Тянь-Шаня для альпинизма, был знаменитый Семенов (в будущем Тян-Шанский). Для этого ему достаточно было взглянуть на дерзкие пики, взметнувшиеся над околицей Верного. Он же может считаться первым зарегистрированным горовосходителем в Заилийском Алатау. Это было в 1857 году.
И то, что первое достоверно известное восхождение (с целью покорения вершины) совершил именно первый исследователь Тянь-Шаня, не случайно. Он был к этому готов. Дело в том, что перед своей поездкой в Центр Азии молодой исследователь капитально готовился к высокогорью не только по книгам, но и на практике. Изучал технику тогдашних восхождений в Альпах. А так как техники особой не было, он просто лазал по европейским горам вверх-вниз. И с десяток раз взбирался на Везувий.
Так что Семенов приехал в Заилийский край подготовленным максимально. Потому, лишь только увидав «передовую цепь Небесных гор», он мысленно сравнил ее с виденным в Европе и сразу сообразил, что она очень перспективна в плане развития альпинизма.
«Пятая зона Заилийского края начинается на высоте 3500 метров и, будучи покрыта вечными снегами, кажется совершенно безжизненной и во всяком случае одинаково непригодной ни для русской колонизации, ни для жизни кочевников и привлекательной только для альпинистов и научных исследователей».
Так Семенов расставил все по местам в своем представлении о высотной поясности Северного Тянь-Шаня и исходящих из этого экономических перспектив. Кстати, названия Заилийский Алатау тогда не существовало, оно прижилось в географии с легкой руки Петра Петровича после его знаменитой «рекогносцировки».
30 мая 1857 года Семенов совершил и первое достоверно задокументированное восхождение в горах Заилийского Алатау.
«Оставив своих лошадей с тремя казаками, я начал свое восхождение на куполовидную сопку».
Двуглавая вершина возвышалась за Зеленым озером (Джасыл-куль, позже его стали называть Иссыком). Правда, по измерении высоты размеры покоренного пика оказались весьма скромными, всего около трех тысяч метров, так что гора не дотягивала даже до «пятой зоны». Но все равно Семенов был горд маленькой победой.
— Как называется этот пик? — спросил он у своих проводников, дабы зафиксировать в анналах.
— Кыз-имчек, ваше благородие, если по-русски, то будет, вы уж извиняйте, «девкинытитьки».
Как истинный исследователь-классик, Петр Петрович живо интересовался всем, что видел вокруг, в том числе и местными топонимами. Вот тут-то он и столкнулся с тем, что большинство вершин Заилийского Алатау безымянны. Для кочевников вся эта «высокогорная пустыня» была малоинтересной и рассматривалась лишь как малозначимая часть всего горного хребта, совершенно лишенная удобных троп и проходов. Никакого развитого культа гор и обожествления вершин в традиционной культуре местных казахов не наблюдалось.
Итак почин был положен. Однако в старом Верном, как это ни парадоксально, интерес к альпинизму так и не прорезался. Несмотря даже на попытки создать свое «Горное общество».
История 3: про то, как Казахстан тратил большую часть бюджета на образование
Если верить универсальному справочнику времен построения социализма — Малой советской энциклопедии, выходившей на рубеже 30-х годов прошлого века, — местный бюджет Казахской АССР (до 1937 года республика входила в состав РСФСР) составлял в 1927/28 году 41 110 000 рублей. Причем бюджет был «сведен с дефицитом», так как доходы, включая 5 253 000 рублей, полученных из центра, все равно составляли лишь 40 928 700 рублей.
Любопытно то, куда уходили народные деньги в том бюджетном году. Так вот, большая часть тратилась на образование (28 процентов) и здравоохранение (10,5). Для сравнения: на сельское хозяйство ушло лишь семь процентов республиканских средств.
Проблема образования (точнее необразованности) населения стояла в Казахстане особенно остро. Согласно переписи 1926 года число неграмотных в возрасте от 16 до 35 лет составляло 1 768 440 человек (все население республики — 6 037 100). Из числа казахов грамотой владели всего 10 процентов.
История 4: о том, для чего Ауэзову понадобились волкодавы
Многие знают про увлечение Мухтара Ауэзова футболом. Но многогранной личности характерны многие тяги.
Вот что вспоминал об одной из них журналист Гайса Сармурзин: «Мухтар Омарханович до самозабвения любил охоту. Однажды зимой, в феврале, прослышав об искусных охотниках, живших в Чингстау, в девяноста километрах от Семипалатинска, он специально поехал посмотреть охоту с беркутом. У него от этой поездки было настолько сильное впечатление, что он несколько раз в красочной, живой форме передавал нам сцены охоты с ловчей птицей. Очень любил Мухтар быстрых борзых собак и стремительных ястребов. В 1925 году для охоты на волков он попросил своего друга Каныша Имантаевича Сатпаева, жившего под Павлодаром, передать через Алкея Маргулана двух волкодавов по кличке Аккаска и Сарыкаска. Мухтар Омарханович много охотился в ту зиму с этими огромными псами, каждый из которых был ростом почти с годовалого жеребенка».