Сомнение издателя
Книга задумывалась как своеобразное иллюстрированное издание, потому, несмотря на свою непрофильность, и оказалась в тематическом плане издательства «Онер». Обилие фотоснимков, как архивных, так и современных, придавало фолианту ярко выраженную «альбомность». Но назвать его фотоальбомом было нельзя ввиду обширности текстовых кусков.
Составителем книги стал Виктор Николаевич Седельников, сильный альпинист (мастер спорта и чемпион СССР), тренер и знаменитый «горный фотограф», которого хорошо знали все те, кто «ходил на горы» в годы, когда спортивный альпинизм достигал своих высших достижений. Немногословный, сдержанный, обветренный (словно выветренный из гранитной глыбы высокогорными ветрами) — таким он запомнился мне по немногим случаям общения из того времени. Разговаривая, Седельников всегда казался несколько отстраненным, оставался на расстоянии, не спорил, больше наблюдал, чем участвовал. Это придавало ему еще больше какой-то вескости, монументальности.
Автором текстов изначально выбрали Веру Ивановну Степанову. Что не случайно, так как именно она являлась автором популярного справочника наших горовосходителей «Заилийский Алатау» и считалась авторитетом во всем, что касалось казахстанского альпинизма. Но вот в ней самой горная суть при встрече почему-то не читалась вовсе. Седая и тихая старушка с какимто испуганным взглядом холодных глаз. Казалось, что она таила в себе нечто такое, что боялась раскрыть. Отношение к Степановой в альпинистской среде было неоднозначным. Многие любили и превозносили ее, считая чуть ли не равноценной фигурой таким столпам, как Колокольников, Зимин, Грудзинский, Туфан. Но мне приходилось встречать и немало других — тех, кто относился к Вере Ивановне без всякого почтения (мягко говоря!).
Фундаментальная разобщенность вообще-то была весьма характерной чертой всего советского альпинизма, казавшегося чем-то монолитным и цельным при взгляде снизу, но рассыпавшегося на множество группировок, интересов, воззрений и амбиций при более плотном в него вхождении. Вот и Вера Степанова в работе с текстами явно переусердствовала в своих пристрастиях и антипатиях, что вызвало вопросы у весьма далекого от всей этой проблематики ответственного редактора Светланы Александровны Гусаковой. Она была никак не связана с горами, но почувствовала навязчивую однобокость в повествовании, которое свелось к восхвалению одной-единственной команды СКА САВО.
Армейские альпинисты в те годы действительно доминировали над остальными с заметным отрывом. Руководимая и выпестованная Ервандом Тихоновичем Ильинским команда, составленная из звезд первой величины, ярко блистала в те годы на всех заметных вершинах СССР. Но казахстанский альпинист вовсе не ограничивался ею одной.
Врожденная любовь типичного алмаатинца
Гусакова решила показать текст мне. Почему мне? Потому что из всех как-то связанных с горами я был ближе всех (в соседнем кабинете). В издательстве знали о моем увлечении горовосходительством и считали меня альпинистом, хотя к тому времени на своих спортивных амбициях я уже поставил окончательный крест. Хотя горы любил попрежнему — страстно и беззаветно, как то и положено истинному алмаатинцу.
Заилийский Алатау — он ведь вечно перед нашими глазами. Стоит вскинуть взор, и сразу утонешь в этой упоительной стихии плюшевых «прилавков», черных ельников, дерзких пиков и ослепительных ледников.
Жить в Алматы (Алма-Ате) и оставаться равнодушным ко всему этому... Можно! (Как показывает практика.) Но это какаято ненормальная и неполноценная жизнь.
Ведь эта заилийская стена, вздыбившаяся на четырехкилометровую высоту сразу за околицей нашего города, уникальна и неповторима. Вторую такую дерзкую орографию на земле найти возможно, хотя ее еще надо поискать. Но вот столь тесное соседство гор и населенного мегаполиса отыскать вряд ли получится.
И в этой шаговой доступности состоит главный козырь нашего альпинизма, основной момент его массовости, состоятельности и триумфа. Заилийский Алатау с его достаточно приподнятыми альпийскими вершинами и технически изощренными маршрутами восхождений можно считать полноценным городским стадионом Алматы. У горожан только нашего города-миллионника есть такая необыкновенная возможность — проснуться утром в своей постели, днем одолеть вершину высотой более 4000 метров по маршруту 2-3-й категорий сложности, а к ужину вновь оказаться в кругу родных и близких. Понятно теперь, отчего невозможно жить в Алматы и не пытаться (хотя бы в мечтах) побывать на вершинах, которые в городе видны отовсюду (так, по крайней мере, было еще недавно, до тех пор, пока городская территория не была отдана на откуп доходному строительству).
Я рос типичным алмаатинцем. Горными походами увлекся еще в школе: ходил с родителями на Иссык-Куль, пару раз отдыхал на знаменитых турбазах (успел зацепить один из последних сезонов «Иссыка» и посетить «Алматау»), по воскресеньям бродил по горам в компании двух именитых физиков Владимира Васильевича Сокольского и Артема Арменаковича Арзуманова. А позже, когда достиг заветного для начала альпинистских восхождений порога совершеннолетия, попал под опеку еще одного физика Олега Семеновича Космачева. (Пусть не удивляет обилие физиков, родители мои были физиками, и я рос среди их коллег в Научном городке под Алма-Атой.)
Альпинист с улицы Альпинистов
Коли заговорили про Космачева — остановлюсь. Ибо он того стоит, к тому же имеет некоторое отношению к развитию событий.
Космачев — фигура легендарная не столько в советской физике (хотя и там он оставил свой след), сколько в советском альпинизме. Универсальнейший горовосходитель, сочетавший в себе необузданную волю к достижениям и филигранную технику преодоления скал, он в те годы еще и тренировал университетскую команду «Буревестник». Куда я и пришел заниматься после армии. Олег Семенович стал для нас, его учеников, истинной живой легендой и непреложным авторитетом во всем, что касалось гор и отношения к жизни вообще.
«Броня крепка!» Эту любимую присказку помнит каждый, кто общался с Космачевым. Ею он напутствовал нас перед восхождениями, подбадривал себя перед тем, как кинуться в очередной бой за справедливость. «Броня крепка?» Так он мог приветствовать тех, кто был ему приятен, и иронически вопрошать всех иных, на кого его симпатии не распространялись.
«Броня» самого Олега Семеновича была практически непробиваема. Он брезговал серых и склизких человечков, утопавших в пучинах политкорректности и желании угодить всем. Личность сколь устремленная, столь и принципиальная, неудобная для компромиссных полюбовных «разруливаний», до бесшабашности бесстрашная — Космачев наживал врагов так же легко, как и друзей. Однако показательно, что и те и другие относились к нему с уважением.
Несмотря на то, что я покинул его секцию до того, как достиг каких-то вразумительных результатов, наши тесные отношения продолжали сохраняться. Олег Семенович относился к поколению моих родителей. В поселке казахстанских физиков он жил на соседней уличке, которая называлась... улицей Альпинистов.
Мне часто доводилось запросто захаживать к Космачевым (его жена Алла Сергеевна, также альпинистка, была спортивным врачом, а подрастающая дочка Наташа уже в школьные годы добивалась высочайших позиций на соревнованиях по спортивному скалолазанию), где меня принимали с неизменной доброжелательностью и где я даже считал себя «своим человеком». Я заглядывал к Олегу Семеновичу часто без всякого предупреждения (так вообще-то было принято) и с ходу начинал задавать свои многочисленные вопросы, на которые неизменно получал развернутые ответы.
Рассказывал про горы он с увлеченностью академического профессора!
Вот к Космачеву-то я и пришел за консультацией, ознакомившись с рукописью Веры Ивановны и озадаченный некоторой скособоченностью предпочтений и мелькавшими тут и там пробелами. Меня как-то неприятно напрягло, что в ее варианте истории казахстанского альпинизма для самого Космачева места вообще не отыскалось.
Олег Семенович просмотрел текст при мне, при этом на его лице то появлялась какая-то кислая усмешка, то брови его, наоборот, хмурились, то в глазах читалось удивление. Закончив чтение, он некоторое время помолчал, задумчиво почесал чело, а потом напрягся и выдавил из себя:
— Х-ха!
И послал меня... К демиургам — к Евгению Михайловичу Колокольникову и Виктору Матвеевичу Зимину.
(Продолжение следует.)