Дистиллированная наука!
Отснятую пленку сначала нужно было проявить. Для этого перемотать обратно, вытащить кассету и еще раз перемотать уже из кассеты на спираль фотобачка. Затем заполнить бачок проявителем (с температурой +20o С) и медленно вращать положенные технологией восемь-десять минут (сверяясь с часами).
После этого (не открывая бачка) слить проявитель, налить воду (желательно дистиллированную), промыть, вылить и, наполнив бачок фиксажем, закрепить изображение. Это если речь шла о черно-белой негативной пленке — цветная и позитивная требовала последовательной смены пяти-шести реактивов. Затем нужно было промыть еще раз как следует.
Наконец, можно было посмотреть, что получилось. Момент сколь долгожданный, столь и часто разочаровывавший, особенно юных любителей — вместо ожидаемых семейных кадров вся пленка могла остаться непроницаемо черной, засвеченной. Реноме домашнего фотографа падало в таких случаях очень низко.
После этого пленка крепилась прищепкой на бельевой веревке для просушки.
Добавлю, что все растворы фотографы готовили сами. Химикаты покупали в фотомагазинах. Их обычно продавали в отдельных пакетиках и разводили водой (желательно дистиллированной). Предполагалось, что у фотографа есть право выбора нужного проявителя (стандартный метол-гидрохиноновый, мелкозернистый метоловый и другие), свойства которого и определят ожидаемое свойство негатива. Впрочем, многие любители составляли растворы самостоятельно, взвешивая на аптечных весах все ингредиенты (обычно четыре-пять реактивов). Чистая химия!
Все!
С пленкой — все. Главное теперь — не залапать нежную поверхность грязными пальцами, они неизменно вылезут на фотографии (эти пальчики можно рассмотреть на многих архивных снимках!). Впрочем, до фотографии нам еще далеко. О процессе фотопечати я, пожалуй, расскажу как-нибудь позже, при случае.
А тут хотелось бы довесить вот что. Заниматься фотографией я начал еще в дошкольном возрасте. С помощью отца и отцовской камеры «Смена-2». А позже, в школе, записался в кружок на станцию юных техников — к знаменитому в наших местах наставнику юных фотографов Евгению Иосифовичу Жукову.
Так что все тонкости фотопроцесса, совершенно ненадобные для создания шедевров мириадам современных фотографов, я, как и все, кого фотография увлекла еще в прошлом столетии, понимал досконально. И с тех пор фотокамера — моя неразлучная спутница жизни. Кстати, первой профессиональной камерой стала именно та простенькая «Смена-2» (и сменившая ее «Смена-8») — вершина доступности и непритязательности. Но отснятые когда-то с ее помощью фотографии принесли мне конкретную материальную прибыль. Правда, спустя много десятилетий. А это, по моему мнению, и есть основной признак профессиональной камеры.
По заветам XIX века
Фотография, которая существовала в конце 1980-х, все еще двигалась по путям, проложенным ее демиургами из середины XIX столетия. И куда более сложным и важным, нежели направить объектив и щелкнуть затвором, в ней оставался дальнейший процесс лабораторной обработки фотоматериалов. Во многом качество снимка определялось именно тщательностью проявки и печати. Что особенно ценилось в полиграфии, где от качества исходного материала во многом (но не во всем) зависела «читаемость» фотоиллюстрации в будущей книжке. А тем более когда речь шла о таком издательстве, как «Онер», заточенном на выпуск иллюстрированных изданий.
Для того чтобы черно-белое фото не растворилось в серых тонах при офсетной печати (снимки вытравливались на металле), каждая фотография проходила через руки художника-ретушера. Но для цветных иллюстраций исходниками служили крупноформатные слайды. Первичной обработкой фотоматериалов в «Онере» занималась специальная фотолаборатория.
Фотолаборатория занимала обширное помещение на третьем этаже. Это было полутемное и тихое пространство, в котором витал дух какого-то алхимического превращения, чудотворного таинства. И сотрудники лаборатории, эдакие люди-тени, столь же неожиданно исчезавшие, сколь и появляющиеся, живущие какой-то своей жизнью, были под стать царившей обстановке.
Каких-то маститых фотографов (вроде работавшего в «Онере» ранее Валерия Коренчука) среди них в мое время не было. Но по крайней мере один — Малик (возможно, ошибаюсь, но в памяти крутится фамилия Жиенгалиев) в совершенстве владел приемами фотографии и таинствами обработки материалов. Это был очень скромный и безотказный человек, возможно, именно поэтому я не могу вспомнить какие-то его работы. Кроме одной, которая была выполнена им по моему «сценарию». Маленький шедевр Малика, героиней которого стала Гаухар Мурзабекова.
«Звучащая пауза»
Гаухар Мурзабекова... Она сегодня не нуждается в представлениях и рекомендациях. Классическая музыкальная легенда, одна из тех, кто поднял наше исполнительское искусство на мировой уровень. Одна из? Ярчайшая!
Одухотворенная виртуозная скрипачка, преданная одной лишь музыке! С необыкновенной гармонией красоты — внутренней и внешней. Такой она открылась мне впервые, когда я случайно узрел ее по телевизору. А позже, увидав на сцене, лишь укрепил то первое впечатление, уразумев окончательно банальную парадигму о том, что скрипка создана для нее, а она — для скрипки! И их союз являет собой пример самого возвышенного искусства.
В те годы Гаухар была на подъеме. Московская выпускница, солистка филармонии, преподаватель консерватории, победитель всяких международных конкурсов, свежеиспеченная заслуженная артистка. Стоило ей опустить смычок на струны — весь остальной мир существовать переставал.
Хотя для классического искусства годы те были нелегкими. Казахстанский зритель в конце 1990-х пребывал в каком-то блаженном упадничестве. Массово пер на всяких заезжих исполнителей (главным достоинством которых часто бывала именно их заезженность) и в то же время игнорировал своих (уровень которых часто был выше).
Концерты классической музыки тогда нередко звучали перед полупустыми залами. Особенно вопиюще это зияло в случаях с большими симфоническими оркестрами, когда число участников на сцене значительно превышало количество зрителей в партере. Бельэтаж, амфитеатр и ложи вообще оставались безлюдными, а на галерке, подчеркивая пустоту, торчала-маячила какаянибудь сладкая парочка, вряд ли стремившаяся усладиться действом. Такая ситуация была не только в концертных залах. В наш знаменитый Театр оперы и балета имени Абая даже на популярные балеты приходили лишь немногочисленные ценители, а более элитарные оперные спектакли вообще отменялись ввиду отсутствия зрителя.
Но вернусь к издательству «Онер» и великой скрипачке Гаухар Мурзабековой. Оценив ее масштаб, я решил, что просто обязан написать про нее в очередной альманах «Искусство Казахстана». Для чего сперва вознамерился понаблюдать за героиней на «ее территории» (в консерватории и филармонии), чтобы поближе познакомиться и с ней, и с ее делом там, где «сильные позиции» будут у нее, а не у меня. (Такой коварный метод сближения с героями я вынес из своей практики в журналистике и с удовольствием пользовался им всегда.)
А заодно с помощью Малика я решил отснять несколько слайдов для будущего материала. Сам я хоть и снимал, но понимал, что не смогу даже близко приблизиться к тому качеству, какое требует полиграфия. (Тогда я вряд ли ведал, что очень скоро, в набегавшем десятилетии, фотокамера станет и моей кормилицей.)
Съемки проходили в полутемном Большом зале консерватории...
Именно таким оно все и мыслилось. Высвеченная «направленным» и подсвеченная «контровым светом» задумчивая скрипачка — с загадочно безмолвствующим инструментом в руках на фоне космического частокола серебристых органных труб и женственных линий арфы... Аллегория красоты музыки, красоты в музыке и музыки красоты! Но не прямая, в лоб, а безгласная, глубокозначимая, та самая таинственная «звучащая пауза»...
Увы, очерк для альманаха я тогда так и не написал. Уволился из «Онера» раньше, чем думал. Хотя позже в разных газетах несколько раз касался образа и творчества обожаемой исполнительницы, концерты которой старался не пропускать. («Каждый раз, видя Вас на сцене, я искренне восхищался Вами, Гаухар!»)
А широкие слайды с той съемки, переданные мне безотказным Маликом, сохранились в моем архиве, долежав до тех лучших времен, когда удалось оцифровать их и сделать достоянием многих...
(Продолжение следует.)