– Я постоянно посещаю вашу страну по приглашению алматинской литературной школы, – поправляет он. – А впервые открыл казахстанскую прозу для России, когда проводил мастер-классы в фонде "Мусагет". Надо сказать, что многие ваши авторы имеют большой вес в русской литературе. Например, Михаил Земсков попросил меня привезти из Москвы несколько его книжек, однако я не смог этого сделать. Их попросту раскупили!
Сочинять истории Олег Павлов начал с 6 лет. В 15 опубликовал свой первый рассказ, разрушив постулат, что хороший писатель должен непременно опираться на свой жизненный опыт. Под влиянием произведений Федора Достоевского понял, что мир полон добрых, несчастных людей, нуждающихся в помощи. А потом, по собственному выражению, принес в редакцию этакий треш "Об одиночестве", подделанный под стиль Федора Михайловича, и его опубликовали. На автора посыпались письма – три мешка откликов. Как шутит Олег Олегович, в полном сомнамбулизме он провел четыре года, вступив в переписку со стариками, матерями, моряками и другими разновозрастными представителями различных социальных слоев Советского Союза.
Газете "МК в Казахстане" Олег Павлов признался, что почти 20 лет не проводил встречи с поклонниками своего творчества. Поэтому разговор получился весьма откровенным.
– Олег Олегович, почему вы избегаете публичности?
– Я не люблю книжные ярмарки и прочие подобные мероприятия, где полно народу. Когда люди подходят к твоей книге, закрадывается надежда, что ее купят. Но, пролистав ее, покупатель тут же кладет твое произведение обратно. Однажды издатель, желающий завлечь читателей, начал орать в мегафон следующий слоган: "Олег Павлов – друг Александра Солженицына и наследник Виктора Астафьева". В этот момент толпа зашевелилась, и к нам стали подходить люди. Я понял, что он попал в точку. Но после того как ко мне подошел пожилой мужчина со словами "Как же тебе не стыдно?", я дал себе зарок, что больше не появлюсь ни на одной книжной ярмарке. И если мое выступление даже и обозначено, я придумываю любой предлог, чтобы там не показываться. Например, будучи в Лондоне и в Париже, заявил, что у меня гипертонический криз. Считаю, что писатель не сможет рассказать больше, чем он это делает в своей книге. Тем более у меня есть суеверный страх, что могу отпугнуть читателей своей личностью.
– Что для вас важнее: получить одобрение читателей или "живых классиков"? Насколько я знаю, ваш талант отметили Виктор Астафьев и Георгий Владимов…
– Читателя своего я не знаю, поскольку человек непубличный и редко провожу творческие встречи. Ты молча читаешь, молча пишешь, поэтому книги – это твои молчаливые друзья, из продаж которых складывается то самое читательское признание. Если третье издание романа идет полным ходом, а два предыдущих выпуска уже раскуплены, значит, уже можно о чем-то говорить. В Москве в театре "Дом" поставили спектакль по моему произведению. А что касается Астафьева и Солженицына, то их признание очень весомо для меня.
– Кстати, как вы познакомились с Солженицыным?
– Он вернулся в Россию и захотел пообщаться с современными писателями. Прочитал мою "Казенную сказку" и сказал много теплых слов. А потом подарил мне книгу с надписью: "Олегу Павлову из того мира, который он видел, но с другой стороны". Я видел тот мир – со стороны лагерных вышек. В фонд Солженицына приходили письма от его почитателей, которые я публиковал. А потом написал очерк, основанный на этих материалах.
– Как сегодня в России обстоит дело с книгопечатанием?
– В 90-х издательства в России разрушились. Первый современный писатель, напечатанный в России в тот период, был Виктор Пелевин. Именно на Пелевине, вернувшем интерес к русской литературе, знаменитое издательство "Вагриус" делало самые большие деньги и за счет этого стало издавать других. За 11 лет "Вагриус" выпустил практически всю современную литературу. Сейчас, к сожалению, издательство закрылось. Каждые пять лет читатель меняется, и задача автора – стать ему нужным. В России осталось четыре издательства, выпускающих современную литературу. Нулевые ознаменовались периодом продюсирования и коммерциализации литературы: авторской стало меньше, а продюсерской больше. Книжный успех оценивался в миллион долларов. Тогда же появились Сергей Минаев, Оксана Робски, портретами которой обклеены все стены метро, и многие другие модные авторы. Мы живем в эпоху, когда побеждает реклама. Но потом пиар-индустрия в этой сфере выдохлась. Сейчас издатели печатают то, что проверено временем, а новое им не очень интересно. Элемент новизны и шока постепенно ушел, а читатель стал более серьезным и образованным.
– Правда, что ваша повесть "Дневник больничного охранника" автобиографична?
– В 90-е я работал в больнице. Но это уже далекая для меня жизнь, которую почти не помню. "Дневник больничного охранника" – на сегодняшний день моя последняя и очень значимая книга о 90-х годах. Ее читают, она приковывает к себе всеобщее внимание.
– Когда я ее читала, меня зацепила фраза "Весь ужас нашего времени в том, что боятся не трусы, а храбрые люди"…
– Действительно так и происходит. В современном обществе подлецы обретают полную власть. Говорят, что добро и зло не должны получать равные права. А если зло лидирует, значит, время тяжелое.
– Какие еще жизненные этапы описаны в ваших книгах?
– Детство, по которому очень скучаю и которое всегда меня зовет. Я вспоминаю сильную привязанность к матери, ощущение, что деревья большие, постепенное понимание окружающего тебя мира.
– Однажды вы заметили, что молодые несут бескультурье, пока не перенимают опыт у стариков. Как вы в целом относитесь к молодежи?
– Дело молодых – смелость и безоглядность. Однако нужно помнить, что все, что делается быстро и без понимания, ведет к разрушению. Но потом все возвращается на круги своя. Маяковский, в свое время казавшийся всем бунтарем и разрушителем, сейчас является частью поэтической русской традиции. А что касается молодежи, то я не люблю людей в возрасте от 14 до 25 пьющих и курящих: их надо водить по улицам в намордниках.
– А каким образом "опыт и бескультурье" вписываются в контекст вашей жизни?
– Не знаю. Я всю жизнь учусь, и всю жизнь меня сопровождает приставка "самый молодой". Я впервые опубликовался в 15 лет, впоследствии стал самым молодым финалистом и лауреатом Букеровской премии и премии Александра Солженицына. Удивительно, но молодежь очень полюбила мой роман "Асистолия", повествующий о любви и одиночестве человека в современном мире. Эта тема очень близка им. Я получил очень много откликов, в особенности от молодых женщин. Захар Прилепин постоянно удивлялся: "Почему от этой книги так млеет слабый пол?"
– Знакомы с Прилепиным?
– Да, и с ним связан один случай. Мой друг, знаменитый фотограф, снял меня в таком ракурсе, что получился столетний дед. Когда этот снимок растиражировали, меня с трудом признавали журналисты. И однажды ко мне подошел Захар Прилепин и спросил: "Зачем ты пустил в печать такую невыгодную фотографию?" На что я ответил: "Захар, я просто умнее тебя. Смени свой растиражированный имидж. Тебе тоже нужно состариться". После этого случая щетина Прилепина стала седой.
– Вы как-то заявили, что в российском обществе исчезает сельская интеллигенция…
– Да, это так. Остались либо госслужащие, либо московская культурная элита, идея которой – господство. Я давно не слышал голоса русской интеллигенции. Она существует, но измордована жизнью и постепенно уходит.
– Согласны ли вы с Сергеем Довлатовым, что провинциализм – это духовное, а не географическое явление?
– Да, согласен. Я не понимаю и не принимаю понятия "провинция". Многие россияне, в том числе и москвичи, ощущают себя провинциалами по сравнению с Европой. Мне ближе деление на родное и чужое – первое любишь, а второе понимаешь. В Алматы для меня многое кажется родным.
– Верите ли вы в то, что литература может повлиять на жизнь общества?
– Мне часто задают этот вопрос. Я говорю, что она скорее может изменить человека: воспитать его чувства, привить понимание того, что такое добро, зло, сострадание. Литература – это искренность, и ее нельзя ни убить, ни отменить. Мой творческий идеал – человечность, а книги – о человеке и для человека.
