Казахстанцы перестают бояться психологов и психотерапевтов

Кроме личных, семейных проблем, мы постоянно сталкиваемся с тяжелыми событиями вокруг нас

Единственный способ на социальном уровне работать над снижением последствий каждодневного стресса, а где-то — над профилактикой — это развитая система психологической помощи. Как обстоит с этим в Казахстане? Мы попросили рассказать об этом известного в республике врача-психотерапевта Валентину Овчинникову.

Кроме личных, семейных проблем, мы постоянно сталкиваемся с тяжелыми событиями вокруг нас

Воспитание —
это общение,
 а не покупка смартфона

— Одной из громких проблем последнего времени становится подростковое насилие, особенно в демонстративных формах, зачастую в школах. Понятно, что само по себе оно было всегда, но нет ли ощущения, что насилие «растет»? Каковы причины этого?

— В основном это происходит в подростковой или ранней юношеской среде, в возрасте, когда еще нет нравственных устоев. Насилие было и раньше. Сейчас благодаря новым средствам информации это выкладывается в интернет и становится «на виду и на слуху». Еще один фактор — это, конечно, обилие фильмов, где показывают насилие. Фильмов, в которых объясняют, что на самом деле такое насилие, смерть, унижение, гораздо меньше. Раньше цензура не пускала такие вещи, сейчас ее нет и появляется больше различной информации.

Очень важно, как к этой проблеме относятся в семье. Люди в большей мере сегодня заняты зарабатыванием денег, и на общение с детьми времени не остается. Плюс сильно влияют на эту проблему все те же информационные новации. Я недавно ехала в автобусе и наблюдала картину: параллельно едет машина, за рулем мама и рядом подросток лет 13-14. Ехали медленно, минут двадцать, могла долго их видеть. За все это время между ними не было никакого контакта: мама или занята дорогой, или телефоном, а подросток полностью «в телефоне». Раньше контакт между родителями и детьми был. Другой вопрос — какого качества? Сейчас, как мне кажется, его зачастую нет. По крайней мере, в очень многих семьях. Недавно ко мне на прием приводили девочку 12 лет, которая все время плачет. Причем не в школе или на улице, а дома. Спрашиваю ее: «Когда ты плачешь?». Отвечает: «Когда мама с телефоном сидит».

Это большая проблема, которая имеет свою проекцию и на проблему насилия: родителям просто некогда объяснять детям, что правильно, хорошо, а что плохо.

— Почему появляются такие его формы, которых раньше не было? Например, прийти в школу и устроить там бойню.

— Известно, что такие вещи, к сожалению, очень распространены в некоторых странах. И то, что это появляется у нас, отчасти результат распространения информации. Но база для подросткового насилия существует везде и всегда, она в том, что в этом возрасте еще идет формирование личности. Свою роль играет и отсутствие юридической ответственности — она ведь на раннеподростковый возраст не распространяется.

— Получается, здесь сливаются две проблемы: погруженность общества в современные коммуникации с тем эффектом, о котором мы говорите, и одновременно смена культурной парадигмы?

— Я думаю, что дело не только в парадигме культурной и нравственной. Может быть, в социальной, в изменении форм воспитания. Ведь воспитание — это прежде всего общение, а его, как уже сказано, практически нет. Детям не говорят об элементарных истинах, о которых раньше говорили пусть даже самые плохие родители. И они «сидели» в голове у людей независимо от того, из какой интеллектуальной и социальной среды был человек.

Врач-психотерапевт Валентина Овчинникова: «Воспитание — это прежде всего общение».

Может ли помочь психолог?

— Но, как и насилие, всегда существовала проблема детских или юношеских суицидов. Причем в последнее вредя говорят о каком-то новом тренде в этой области. Или здесь есть какой-то новый тренд?

— Да, верно. Кроме насилия это другая острая проблема: стали распространены среди молодежи суицидальные попытки, и даже не столько попытки, сколько суицидальные манипуляции с родителями или окружением. О чем это говорит? Что нет осознания ценности нашей жизни для себя и близких. И тренд действительно есть. Он новый в том смысле, что увеличилось количество даже не совершенных суицидов, хотя и оно растет, сколько количество суицидальных попыток. У подростков, даже в раннеподростковом обществе, появляются сообщества, где обсуждают эти вопросы. Понятно, что это проявление извечного интереса к жизни и смерти, но оно в извращенной форме. Вот эта проблема, насилия над самим собой, судя по моим пациентам, даже более актуальна, чем насилие в обществе.

— И как на фоне всех этих тенденций выглядит у нас ситуация с психологической помощью?

— В ней есть очень большая потребность, и она растет. Меняется отношение к ней. С Запада пришло понимание, что обратиться к психотерапевту — это не стыдно. В советские времена было совсем иначе. Тогда, собственно, негде было обучиться на практического психотерапевта. Мне пришлось прийти к тому, чем я сейчас занимаюсь, через работу психиатром и обучение частным образом. Сейчас есть где учиться, но опять же это не государственная система обучения клинических психологов. Образование получают как бы частным образом, с помощью тренингов. И остается очень много нерешенных вопросов.

— Неужели в медицинских вузах нет кафедры психотерапии?

— Есть кафедра коммуникативных навыков, основ психотерапии, основ общей и медицинской психологии при Казахском национальном мединституте. Есть также трехмесячный цикл при Алматинском институте усовершенствования врачей. Там дают начальное понятие о психологии и психотерапии, но, с моей точки зрения, качественно специалистов не готовят. Недавно в Москве на одной профессиональной дискуссии прозвучало, что мало психотерапевтов, прошедших так называемую супервизию. Это когда психолог не «варится в собственном соку», а его работу обсуждают, анализируют коллеги, происходит как бы взаимообучение. У нас, на постсоветском пространстве, каждый обучается сам, как может. А практики, когда бы человек окончил государственное медицинское учебное заведение и вышел оттуда хорошим психотерапевтом или клиническим психологом, у нас нет. Одна из проблем — это параллельное существование двух специальностей: психологов и психотерапевтов. Первым не хватает клинического образования, а вторым — психологического. А между ними профессионального контакта нет, нет сообщества, нет объединяющей структуры. На Западе все психологи — это психиатры с медицинским образованием, клинической практикой. Там нет, как у нас, «чисто» психологических факультетов в вузах. Это огромное и качественное различие между «там» и «здесь».

Но у нас в Казахстане все-таки появилась наконец-то психотерапевтическая помощь. Люди стали понимать ее необходимость. Но очень страдают ее профессионализм и соответственно качество. Хотелось бы, чтобы больше людей понимали суть этой помощи и то, в каких случаях она нужна.

Мы и здесь отстаем. Психологически...

— Что это за помощь, можно подробнее?

— Это помощь психически здоровым людям. У каждого человека в жизни случаются какие-то сложности. Коммуникативные, сложности в семье, на работе. И иногда из них очень сложно выбраться. Бывают такие проблемы, которые просто мешают жить. Которые могли сформироваться еще в детстве. И вот психолог или психотерапевт (я считаю, что они решают одни и те же задачи), как педагог, учит людей по-другому смотреть на мир. То есть менять мировоззрение так, чтобы жить более комфортно.

Определенные подвижки в развитии психотерапевтической помощи все же есть. После авиакатастрофы направили психологов работать с людьми, получившими психологические травмы (правда, не поинтересовавшись, есть ли у них такой опыт). По крайней мере, на государственном уровне необходимость помощи стали декларировать. В поликлиниках ввели должность психолога, и фактически сейчас они уже есть. Но у них куча проблем. Скорее всего, эти проблемы связаны с отсутствием продуманной законодательно-правовой базы для организации психотерапевтической помощи. И, естественно, дефицитом квалифицированных специалистов. Соответственно, психологи в поликлиниках зачастую не знают, что делать с людьми, которые к ним приходят. Проблемы пациентов здесь вырастают из того, что нет информации о том, с чем можно обраться к психологам. У меня был опыт работы в поликлинике. И я столкнулась с тем, что по неизвестно когда установленным нормам на прием одного пациента отводится 20 минут. Таким образом, в месяц необходимо принять более 400 человек с психологическими проблемами. Это совершенно нереальные нормативы. Руководство понимает это, но система не позволяет что-то изменить. Для этого нужно все менять кардинально, четко понимая, что такое психологическая помощь, как она должна осуществляться, какой должен быть формат.

— Если говорить конкретно о суицидах... Что-то в этой области делается?

— Есть государственная программа, направленная на предотвращение суицидов, но опять же вопросы к профессионалам. Тут все по-прежнему противоречиво и в теории, и на практике. Например, когда я работала в поликлинике, однажды меня направили к человеку, пытавшемуся совершить суицид, оказывать ему психотерапевтическую помощь. Но суть такой помощи — в ее добровольности, человек должен быть к ней готов и ее желать. А у нас зачастую она получается навязываемой. Принудительной она может быть только в случае, если ее назначили судебные органы. Но такой практики в Казахстане вообще нет. На Западе институт психологической помощи формировался десятилетиями, там эти практики уже отточены. Мы пока еще в самом начале, система не сложилась.

— Вы могли бы сказать, что необходимо сделать, чтобы качественно улучшить психологическую помощь в Казахстане? Сделать более длительным процесс обучения специальности в медицинских вузах?

— Дело не только в продолжительности, но и в формате обучения, в том, какую информацию при этом дают. Нужно готовить клинических психологов, когда они либо получают клиническое образование, либо работают в тандеме с медиками. Хотя, на мой взгляд, совместная работа все же не решает всех проблем, но на этом этапе хотя бы это было уже не плохо. В идеале надо стремиться к тому, чтобы психологи, работающие непосредственно с пациентами, выходили из сферы медицинского образования.

— Есть ли у этой проблемы в Казахстане какие-то специфические черты, характерные только для нашей страны?

— У нас медленнее и с большим трудом приходит осознание того, что у человека могут быть психологические проблемы, и это не значит, что он психически нездоров. И в таких случаях можно и нужно обращаться к психологу. Но люди, по крайней мере, уже перестают нас бояться. Так что ситуация меняется.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру