Самозанятый адвокат — кто бы мог подумать?..
— Эдуард Булатович, почему законопроект по адвокатуре вызвал такую оживленную дискуссию в СМИ и профессиональных кругах?
— Дело в том, что институт адвокатуры — это не некое «надстроечное» явление, которое функционирует где-то высоко и далеко, не имея отношения к жизни рядовых граждан. Практически любой человек может оказаться в ситуации, требующей квалифицированной и доступной помощи адвокатов. Это одна из причин внимания к этой сфере и, в частности, к названному законопроекту. Чтобы представить сегодняшнюю ситуацию в целом, нужно представить весь контекст темы юридической защиты граждан.
Сейчас адвокатура действует на основании отдельного закона, в котором прописана организационная форма ее работы. Адвокаты работают в системе саморегулируемой общественной организации — коллегии. Чтобы стать адвокатом, необходимо соответствовать определенным требованиям, например, иметь высшее юридическое образование, пройти соответствующую стажировку, получить лицензию, сделать вступительный взнос в ту или иную региональную коллегию адвокатов, затем делать ежемесячные взносы на ее содержание.
В то же время на рынке правовых услуг есть другая группа самостоятельно работающих юристов. Они могут иметь лицензию, а могут ее и не иметь, то есть находятся как бы в «свободном плавании». Кроме того, еще есть юристы, работающие в компаниях, бизнес-субъектах.
— Контекст получается широким. Выходит, что на рынке юридических услуг в Казахстане существуют в организационном плане как бы три группы специалистов?
— Да, действующему законодательству это не противоречит. Сложилось так, что адвокатура в основном занимается защитой прав граждан в делах, связанных с уголовным правом, хотя есть адвокаты, которые работают и по гражданским делам. В сфере гражданского судопроизводства могут работать лица, имеющие юридическое образование, но без адвокатской лицензии. Тут есть определенный конфликт: адвокаты сдают экзамены, платят взносы в коллегию. Те юристы, которые работают в компаниях, платят налоги (хотя гонорары у них и самые высокие из всех), а те юристы, что в «свободном плавании», от всего этого избавлены. Они, по сути, из категории самозанятых.
Как и в любом сообществе, среди них порой встречались не до конца адекватные люди. Могли устроить пререкания с судьей. В суде спор уместен, если аргументы юридически выверены, но так бывало не всегда. Порой и этические нормы нарушались. Адвоката в таком случае можно призвать к ответу через коллегию, а «свободно плавающих» как? И тогда в Уголовно-процессуальном кодексе в 2015 году появилась норма, по которой представителем на судебном процессе может быть только лицо с юридическим образованием. Но этот кодекс просуществовал буквально полтора года.
— И тогда появилась упомянутая выше инициатива Минюста?
— Да, в прошлом году Минюст предложил законодательные новации в сфере правовой помощи. Согласно им в целях обеспечения ее высокого уровня, что гарантировано Конституцией, предлагается юристов, находящихся в «свободном плавании», объединить в определенную организационную форму и систематизировать их деятельность. Цель этого нововведения, в частности, сделать возможным влиять на них для обеспечения соблюдения этических норм при работе с клиентами и в суде, повышения их профессионального уровня. Вроде бы посыл правильный. Но, с моей точки зрения, такая заорганизованность на рынке юридических услуг приведет к удорожанию их для населения. Причем по всему спектру правовой помощи. Ведь одно только функционирование организаций, которые будут объединять бывших самозанятых юристов, будет требовать от них регулярных взносов, а на кого в итоге ложатся все новые расходы на любом рынке? На конечного потребителя, граждан.
Закон нужен, но не один, а два
— Но это ведь не все новации. Дискуссионные «копья ломались» вокруг предлагаемых изменений и в уже действующий Закон об адвокатуре?
— Да, и многие идеи этих инициатив носят прогрессивный характер. Например, об освобождении лиц, имеющих адвокатскую лицензию, от вступительного взноса для членства в коллегии адвокатов. Это довольно ощутимо, особенно для молодых юристов. Но в то же время в новациях предлагается внедрить обязательные курсы по повышению квалификации адвокатами раз в три года. Это слишком короткий срок. Даже в советское время повышение происходило раз в пять лет. Кроме того, в этом есть потенциально и коррупционная составляющая.
— Даже так? И в чем же тут дело?
— Вопрос здесь в следующем: повышение квалификации будет очевидно проходить на базе юридической академии или академии МВД, либо вузов, имеющих юридические факультеты. Есть регионы, где таких вузов много, а есть, где их попросту нет, или есть, но они не смогут выиграть тендер на осуществление этих услуг. И из такого региона адвокаты вынуждены будут ехать в другой регион на курсы за свой счет. А в результате отмены взноса в коллегию адвокатов туда увеличится приток специалистов, усилится внутренняя конкуренция, сократятся доходы. А тут необходимость таких поездок, то есть неизбежные немалые траты.
— И в чем же, на ваш взгляд, выход?
— Минюст предлагает новации, которые объединят в одном законе действующие сейчас законы об адвокатуре и об оказании правовой помощи. Но адвокатура у нас, как институт, формализованный соответствующими законодательными нормами, уже состоялась. А в правовой помощи, в том виде, как она предлагается в этих новациях, много еще не обкатанного. На мой взгляд, стоит создать два отдельных закона в этой сфере. Боюсь, что сейчас, реформируя адвокатуру, мы опять что-то потеряем.
Кстати, в законопроект постоянно вносят новые дополнения. Сегодня речь идет о создании в перспективе государственной адвокатуры, что делает вообще бессмысленным этот орган, так как получается, что представители государства, госадвокат и гособвинитель в суде будут противостоять друг другу.
— Как вы охарактеризуете такую законодательную новацию последнего времени, как сделка со следствием? Мы много раз видели это в американских фильмах, и там она, вроде бы, работает эффективно…
— Однозначно критически подходить здесь нельзя. Эти новации на базовом уровне посвящены благой цели — сделать следствие более быстрым, чтобы человек, подозреваемый в том или ином правонарушении, не сидел месяцами в следственном изоляторе. Чтобы происходил быстрый, но справедливый суд и у человека была ясность в отношении своей дальнейшей судьбы: либо отбывать наказание, либо быть оправданным. Но оправдательных приговоров у нас, что называется, раз-два и обчелся...
Откупиться от тюрьмы — это законно?
— Быть может, это результат низкого уровня работы адвокатов на судебных процессах?
— Нет. Адвокаты, как в любой системе, есть хорошие и не очень. Дело не в этом. У нас следствие носит обвинительный характер. А сделка со следствием, будучи, с одной стороны, полезной, в то же время создает возможность для самооговора, когда люди вынужденно признают то, чего не совершали, лишь бы быстрее завершить дело и отбыть минимальное наказание.
Вот еще одна важная история. В уголовное законодательство внесли изменения, согласно которым лицо, задержанное за коррупционные правонарушения, может избежать лишения свободы, внеся в госбюджет сумму взятки или растраты в десятикратном размере. На первый взгляд, вполне нормальный и логичный посыл. Но сегодня он, на мой взгляд, больше несет вреда: такой подход подрывает превентивную роль уголовного закона, суть которого в том, что, совершив коррупционное преступление, гражданин несет наказание. А, возмещая ущерб, он реального наказания-то не несет!
— Выходит, брать взятки — это одно из самых безопасных у нас деяний?..
— Ну, получается, что так. Коррупция — это латентное преступление. Вот берут некое должностное лицо на должностном преступлении коррупционного характера. Может, лицо это и раньше совершало аналогичные деяния, но об этом неизвестно. Взяли его, например, «на миллионе», он возвращает десять, и все. Но откуда они у него? Из ранее «взятых»? Если человек всю жизнь на госслужбе? Конечно, можно сослаться на помощь друзей и родственников, всеобщего декларирования же доходов так и не введено. Если б оно было, то можно было бы пойти «по цепочке», а у друга откуда такие деньги? Получается, что коррупционер, аккумулировав средства от предыдущих подобных своих преступлений, «покупает» ими себе освобождение от наказания. В итоге алогичная картина, когда женщина, укравшая 21 килограмм угля, несет реальное уголовное наказание, а крупный госслужащий, пойманный на миллионной взятке, освобождается от уголовной ответственности.
— Если делать краткое резюме ваших оценок реформ отечественного законодательства, оно, вероятно, будет весьма критичным?
— Реформы нужны, но они должны быть последовательными. Сегодня они носят турбулентный характер, а должны носить характер эволюционный. Эволюционный — это когда реформы исходят из общества и понятны ему, а не навязываются из чуждых правовых систем. Например, создали местную полицию, которая, года не просуществовав, упразднена как таковая. Хорошо, что в этом случае «реверс включили» вовремя, не затянув эту новацию. Систему исполнения наказаний опять-таки, по настоянию западных экспертов, передали в Минюст. За десять лет все убедились в низкой эффективности такого положения дел, вновь вернули в МВД. Не исключено, что завтра опять реформируют Уголовный кодекс, процессуальное законодательство, и многие вопросы опять вернут в прежнее положение. Но проблема такого шатания в том, что живем-то мы все, что называется, сегодня и законодательство это применяется сегодня, а от этого страдают люди.
