— Ержан, вы пришли в зоопарк Алматы директором. Пришли после серии громких скандалов, которые здесь были. То есть вы понимали, что на вас ложится большая ответственность и за вами будут наблюдать. Нужно было понять, с чего начать. С чего вы начали?
— В первый же день моего назначения привезли партию продуктов для кормления животных. Их завозят каждый день. Иногда — через день. Привезли большое количество мяса. Я пошел проверять его качество. По документам это было мясо первой и второй категорий, по факту непригодное. Первая, вторая категории — это мясо, которое едят люди, по всем требованиям выдержанное. А привезли мясо не то, что для людей, а для животных непригодное. Это были фрагменты мертвечины, что потом, позже, было доказано лабораторией. Первым делом я «завернул» это мясо и вернул обратно поставщику. С тех пор мы стали четко отслеживать качество продуктов, рацион, качество и количество поставок. Потом стали следить, чтобы у животного, у льва, например, или любого другого, был такой рацион, который ему положен. Параллельно вели работу по инвентаризации, проверили каждое животное, его физиологическое состояние, состояние здоровья.
— Говорили, что по количеству особей и по видам были большие расхождения.
— Да, когда я пришел, у нас были документы о коллекции, об инвентаризации. И там была цифра: чуть более пяти тысяч животных. Когда мы пересчитывали, оказалось только около трех тысяч особей. На то были определенные причины. Но разница в количестве все-таки была.
— Вы задавали вопросы предыдущему директору или своему руководству по этому поводу?
— Мы организовали служебное расследование. Выявили причины. Большую часть разницы составила массовая гибель рыб.
— Как вы действовали в дальнейшем? Вам ведь нужно было, чтобы на вас не легла ответственность за то, что произошло до вашего прихода на руководящую должность.
— Провели инвентаризацию, разобрались, что есть реально, по факту. Сколько животных в каждой секции, сколько на выбраковке, сколько в каком возрасте, в каком физиологическом состоянии. На тот момент было несколько животных, которые находились в очень тяжелом состоянии. Да, они старые, в преклонном возрасте, но тем не менее терять их не хотелось.
— Я так понимаю, речь идет о львице и белом медведе Алькоре?
— Я не берусь сказать, что Алькор болел. Львица — да, болела. И тигрица по кличке Рада была в плохом состоянии. Состояние кенгуру тоже внушало опасения.
— С количеством особей, их состоянием и питанием животных вы разобрались. Что дальше? Ведь проблем, как выяснилось из публикаций в прессе, периодически появлявшихся в бытность предыдущего директора, было огромное количество: это и система прохода посетителей в зоопарк, и условия содержания отдельных видов животных…
— В первую очередь мы решили все вопросы на входной группе в зоопарк. Было необходимо обеспечить легкий доступ на территорию людям с ограниченными возможностями, передвигающимся на инвалидных колясках, мамочкам с детскими колясками. Мы построили новый пандус для них. У него градус наклона именно тот, который позволяет на инвалидной коляске подняться даже самостоятельно. На открытие пандуса мы пригласили таких людей, и они оценили, что он сделан по нормам и удобен для них. Этот вопрос мы решили в течение месяца. Если бы мы ходили, попрошайничали, просили бы акимат обустроить пандус, времени на это ушло бы гораздо больше. Таких проблем у акима выше крыши. И такими мелкими проблемами загружать его внимание было нецелесообразно. Я попросил друга-мецената, и он подарил нам этот пандус.
— Было много нареканий по поводу входной группы, в том числе и по пропуску посетителей. Что изменилось?
— Стоят совершенно новые турникеты, которые считывают любой вид билетов. Билет можно купить по интернету, можно купить с сотового телефона. Приходит штрих-код, подносишь телефон к датчику турникета и проходишь. Очень много видеокамер, сегодня в зоопарке их более сорока. Любой спорный факт теперь можно выяснить с помощью съемки, достать и посмотреть. Нет стихийной торговли. Все киоски, которые находятся на территории зоопарка, имеют единый «облик». Их около десяти, а раньше было сорок. Контрольно-пропускная система, система билетирования такова, что нет больше возможности с билетами фокусничать.
— Но в предыдущие годы такие моменты были…
— Я помню, что какие-то турникеты там стояли, и Канат Каримов (бывший директор алматинского зоопарка) говорил: «Я их поставил!». Я с турникетами работал последние семь лет на курорте «Шымбулак», на катке «Медеу». Прекрасно знаю, что такое хороший и плохой турникеты. И те турникеты, которые тут были установлены, я вас уверяю, были не для большой пропускной способности, без конца ломались ридеры, которые считывали штрих-код. Поэтому мы их заменили. Сегодня, если говорить о пропускной системе и системе билетирования, украсть теоретически возможно, но фактически сделать это очень сложно. Можно, например, взять деньги у клиента и дать ему билет, который предназначен для пенсионера. Кассир может взять деньги, но у него там есть видеокамера. Потом есть риск, что сам клиент посмотрит на билет и обнаружит, что ему дали не тот билет. То есть шансы минимальны, а контроль практически тотальный.
— С входной группой мы разобрались. За что вы взялись первым делом, если говорить об условиях содержания животных?
— Первым делом мы занялись оснащением ветеринарной части, лечением животных, приобретением необходимых медикаментов, подбором нового, грамотного персонала.
— Если говорить про ветчасть... Еще при прежнем директоре было много споров, что один врач лечит так, другой иначе. Разные мнения — кто прав, а кто нет…
— Эти разговоры никогда не прекратятся. И сегодня они есть, и, к сожалению, есть риски, что неправильно лечим. Потому что у нас нет ветеринарной школы, в которой учат лечению экзотических животных. Лошадей, кошек, собак — да, они лечат неплохо. А слонов… Поэтому споры по врачам, кто лечит круче, всегда есть и будут. Мы строим новую ветеринарную часть, старая расположена в здании, которое было построено еще в 30-е годы.
— Раньше не было даже такого понятия, как карантин для животных, то есть не было отдельного места.
— Все до сих пор в том же виде, пока не достроено новое здание.
— Тем не менее ветеринарная часть строится. То есть со временем будет и карантин, где при необходимости животные будут содержаться отдельно?
— Да, естественно.
— Четыре-пять лет назад французские аудиторы поднимали вопрос о возможном побеге опасных, хищных, животных и неготовности персонала к такому случаю. Есть ли сейчас какие-то средства, чтобы людей обезопасить? Средства нейтрализации?
— Есть у нас определенная группа снотворных веществ, которыми мы можем нейтрализовать животное. Но из-за того, что пока нет оборудованной по всем нормам ветеринарной части, с сейфами и так далее, мы не можем получить разрешение на использование препаратов группы «А». Это наркотические препараты. Они нужны и для проведения тонких операций. А те, которыми мы сейчас обходимся и которые разрешены, это снотворные общего диапазона.
— Тем не менее в случае чего у вас есть люди, которые готовы выйти и нейтрализовать животное?
— Люди есть и ружья есть — духовое и обычное. Конечно, слава Богу, не было такой ситуации, чтобы сбежал лев. Никогда. Но, если он сбежит, взять ружье и побежать, стрельнуть, усыпить, назад в клетку доставить… Теоретически — да. Но, будем надеяться, что этого не случится. В Европе, при всем их внимании к системе безопасности, побеги случаются. Мне рассказывали, что в Германии сбежала обезьяна, и полицейские ее расстреляли потому, что другого варианта не было. Она могла выйти в город, а допустить этого было нельзя.
— Я так понял, что вы любите сами погулять по зоопарку?
— Я это делаю много раз за день. Животные меня почти все знают. Всего лишь за шесть месяцев они меня стали узнавать даже по голосу. Со многими я играю.
— Я хотел бы узнать по поводу медведя, львицы, тапира, других животных, для которых уже много сделано. Изменились ли их поведение, состояние после этого?
— Алькор (белый медведь) сегодня плавает, играет, ловит рыбу в бассейне. Рыба в бассейне спокойно живет, потому что вода чистая. Гималайский мишка лазает по дереву. Раньше они кроме маленького бетонного пола и ржавых решеток вообще ничего не видели. Сегодня все играют. Наши носороги... У них наконец-то появился навес, под которым они могут спрятаться. Также появились стволы для чесания спины, раньше их не было. Сейчас приступим к реконструкции вольеров для тянь-шаньских медведей. Уже есть договоренность с одним из наших друзей о финансировании этого проекта. Получено финансирование от одного из банков на реконструкцию вольера для амурского тигра. Слонам в этом году подарили навес, теперь они могут спрятаться от солнца. Один из наших друзей построит душ для них. Азиатским слонам очень важно, чтобы была вода. Их осталось мало в мире — тридцать пять тысяч штук. Африкансикх слонов — около пятисот тысяч. Те проблемы, которые за многие годы не решались, сегодня решаются за несколько минут.
— Вернусь к Алькору. Насколько я помню, были разговоры, что у него зубы болят и так далее. Но сейчас, по-моему, у него все в порядке, и зубы его не беспокоят. Он поправился, довольный и счастливый.
— Мнения разные. Для того чтобы понять, болят у него зубы или не болят, его надо «нагрузить» наркозом, усыпить и проверить зубы. Но в 28-летнем возрасте от наркоза он может просто не проснуться. Не видно, чтобы у него явно было гниение в пасти. Мы улучшили его условия — он и рыбу ловит, и грызет здоровый ствол дерева. Бочки пластиковые, которые ему каждую неделю дарят, он грызет, давит. Если бы у него были проблемы с зубами, разве он такое делал бы?
— Вы говорите, что во многом сейчас помогают меценаты. А кто они, эти меценаты? Я не прошу называть имен. Чем они занимаются?
— Часть из них — это депутаты маслихата, мои коллеги. Другая часть — мои друзья. Также люди, которых я вообще не знаю. Просто им небезразличен зоопарк. Это алматинцы, которые знают зоопарк, любят его, выросли на нем.
— Помнится, в бытность господина Каримова были очень серьезные столкновения, вплоть до уровня «Нур Отан», с фондом Райымбека Баталова. Истории с ветврачами, правильностью лечения некоторых животных. Сейчас вы как-то работаете с этими людьми? Они чем-то помогают вам?
— С фондом мы работаем. Ту работу, которую они начинали, недооценить тяжело. Большая работа была выполнена по заказу, по мастер-плану по реконструкции зоопарка. С фондом у нас дружеские отношения, также как и с Райымбеком Баталовым.
— Сейчас вы придерживаетесь этого мастер-плана?
— Как только мы у Питера Разбаха (архитектора) получим этот мастер-план, так будем по нему работать.
— Что в ближайших планах? Сколько вообще нужно лет, чтобы привести зоопарк в полный порядок?
— Когда я у Разбаха спросил: «Сколько лет займет полная реконструкция алматинского зоопарка?», он ответил: «В здоровом, современном мире — лет двадцать. Но вы, казахи, непредсказуемые, вы можете и за пять лет все это сделать. Вы можете к EXPO подготовиться за несколько лет, поэтому в вашем случае не знаю, но вообще такой план реализовывать дорого и по времени очень долго. Лет двадцать-двадцать пять». Но чем думать о глобальном, надо начинать постепенно, с малого. Сейчас те проектно-сметные документации, которые когда-то заказывались, по мнению Разбаха, на барсов и медведей, мы сдали на госэкспертизу. Получим положительное заключение, у акима будем просить деньги, и, уверены, он нас поддержит. Он любую идею с зоопарком поддерживает и всячески нам пытается помочь. Держит на контроле все, что у нас происходит. Если в следующем году начнем строительство дома барсам и медвежьего лога площадью около гектара, это будет большое достижение.
— То есть от идеи с барсами еще не отказались? Они все-таки должны быть в зоопарке?
— Конечно. Во многих зоопарках есть барсы: в Новосибирске, Австрии. Должны быть и у нас. Не только потому, что это символ. Первая функциональная цель зоопарков — это сохранение видов. И если мы будем работать по программе сохранения и размножения барсов, это будет круто.